Флэшмен и краснокожие - Джордж Макдоналд Фрейзер (1982)

Происшествие позволяло живо представить, что ждет нас за горами, но потребовались бы, наверное, все индейцы Америки, чтобы остановить тот поток повозок и иммигрантов, что собрался под Фургонным Курганом. Процессия казалась бесконечной, а у Лас-Вегаса[93] в нее влились караваны, все лето пробиравшиеся по южным прериям из форта Смит. По мере того как мы катились по равнине, поросшей кустарником, деревьями и карликовыми кедрами, торчащими из жирной красной земли, настроение царило приподнятое, а одним прекрасным вечером поднялись всеобщий крик и ликование – на горизонте обрисовались конические вершины. «Санти-Фи! Санти-Фи!» – прокатилось вдоль всей линии. И в самом деле, миновав поросшие кустарником высокие конусы холмов, мы оказались на краю обширной равнины, у границы которой притулился небольшой городок – самый первый в западной Америке, построенный еще конкистадорами, спаси Господь их души. В мире немало городов крупнее, красивее и богаче, но вряд ли среди них нашелся бы такой, которому эти измученные люди обрадовались бы сильнее.

По совету Вуттона мы встали лагерем рядом с военным фортом, на склоне, расположенном к северу от города. В тот вечер мы со Сьюзи решили хорошенько прогуляться по месту, ибо здесь нас ждала длительная остановка перед последним броском к побережью.

Это напоминало Калькутту в ярмарочную неделю. Городишко сам по себе был крохотным и состоял из нескольких домов необожженного кирпича да пары приличных зданий с внутренним двориком. Все они теснились вокруг прекрасной площади-плазы, на которой располагались губернаторский дворец – длинное низкое здание с колоннами, – резиденция епископа и дюжина магазинов и посадас[94]. Но чтобы добраться до них, вам пришлось бы продраться сквозь настоящие дебри из фургонов, лачуг и хижин, и проходы между ними, равно как улицы самого города, буквально кишели людьми. Нам сказали, что число коренных жителей города не превышало тысячи человек, но тогда, на исходе сорок девятого, население Санта-Фе выросло раз в десять. По большей части это были эмигранты, которые по той или иной причине вынуждены были задержаться в городе, зачастую даже не имея понятия, как им удастся из него выбраться.

Стоит признать, вряд ли у них что-нибудь вышло. Это были люди, которые, сидя у себя дома на востоке, заглотили золотую наживку, подкинутую ребятами, делавшими состояния на доставке эмигрантов на запад. В результате получалось, что путешествие гораздо затратнее и продолжительнее, чем казалось изначально – «знатоки» из форта Смит говорили про пятьсот миль до Санта-Фе, а выходили все восемьсот – и переселенцы оставались у разбитого корыта, исчерпав запасы наличности, провизии и удачи. Жалкие остатки средств быстро исчезали, поглощенные совершенно безумными ценами: мука – доллар за десять фунтов, сахар – двадцать пять центов за фунт, зерно – два с половиной доллара за бушель, вязанка дров – двадцать пять центов. Даже за охапку сена местные торгаши просили двадцать центов – на мили вокруг нельзя было сыскать ни клочка травы, а шесть тысяч голов скота нужно было чем-то кормить.

В итоге бедные эмигранты нищали настолько, что вынуждены были за еду и кров продавать все свое имущество. При этом переселенец, заплативший за фургон двести долларов, считал себя везунчиком, сбыв его за полсотни, лошадей с волами отказывались брать даже даром, а домашние пожитки и инструменты для золотодобычи уходили за жалкие центы. Многие оставались попросту без гроша и не могли ни ехать дальше, ни вернуться – теперь им было ясно, что до Калифорнии добираться еще по меньшей мере шесть месяцев и что пути туда, которых толком никто не знал, проходят через ужасную пустыню, кишащую краснокожими, и что сопровождения военных никто не обеспечит.