Свечи на ветру - Григорий Канович (1979)

– Ну, вот, – сказала мать Шимена, – кланяться ты уже умеешь. Остается только научиться играть.

– Лейзер меня научит.

– Лейзер играл как Бог, – сказала докторша. – Его скрипка источала мед. Но пальцы его засохли, как ветки. Я слышала, будто он сечет их хворостиной.

– Сечет пальцы?

– Сечет и приговаривает: «Я вас заставлю, лодыри, работать. Заставлю». В прошлом году он приходил к нам и показывал их доктору. Иди, и да поможет тебе Бог.

Свадебный музыкант Лейзер нагнулся, опустил седую голову в ведро и, как усталая лошадь, стал прихлебывать студеную колодезную воду.

Я подождал, пока он напьется, и сказал:

– Здравствуйте.

Лейзер не ответил. Он даже не повернулся в мою сторону, вытер о рукав мокрые губы и неторопливо зашагал к избе.

– Здравствуйте, – снова сказал я, и снова Лейзер ничего не ответил.

Я последовал за ним, вошел через распахнутые двери в избу и остановился на пороге, как нищий.

– Если тебе, кроме «здравствуйте», нечего сказать, то до свиданья, – проворчал Лейзер.

– Я пришел, чтобы вы меня научили… – пролопотал я, сжимая под мышкой подаренную скрипку.

– Чему научили? – спросил Лейзер.

– Играть на скрипке, – выпалил я.

– Скажи пожалуйста! – Лейзер сел за стол и стал жевать черствую краюху хлеба. – Играть на скрипке?

– Я согласен играть даром, – объяснил я.

– Скажи пожалуйста! Согласен играть даром? – Лейзер похрустел краюхой и покосился на футляр. – Да ты всю жизнь, голубчик, проживешь даром… Как я… Как твоя бабушка, царствие ей небесное… Как весь род людской.

Мне не было никакого дела до всего людского рода, но я не стал спорить с Лейзером и злить его. Он, видно, и так был в дурном расположении духа.

– Надо было попроситься в ученики раньше, – сказал Лейзер. – Лет эдак двадцать назад.

– Но меня тогда еще на свете не было.

– Зато был я, – сказал Лейзер. – И все учителя были живы. – Он положил на стол руки и посмотрел на свои пальцы. – А теперь они, голубчик, почили в бозе.

– Кто?

– Мои пальцы. Все десять учителей.

В избе стало тихо. Только слышно было, как хрустит под желтыми зубами Лейзера краюха, и хруст ее во мне отзывался непонятным страхом и болью.

– А ну-ка, покажи мне свою бандуру.

Я протянул Лейзеру футляр. Он вынул скрипку, осмотрел ее и бросил:

– Доктор подарил?

– Докторша.

– Я у них на свадьбе играл, – вспомнил Лейзер. – Старик Левин, отец невесты, одолжил мне на вечер свою скрипку.

– Выходит, она старая?

– Скрипки, голубчик, не люди. Скрипки не стареют. Вот говорят, где-то в Германии или в Австрии есть такая, которой три с половиной тысячи лет, а звук у нее, что твой мед.

– Неужели? – усомнился я.

– Говорят, будто сам царь Соломон вместе со своими женами ее слушал. А еще говорят, будто первым скрипачом у него был старец слепец с молодыми, как у юноши, пальцами, и слухом горлицы. Господь Бог даровал его рукам и ушам вечную молодость, а все остальные члены состарил. Никто с ним не мог сравниться ни в Иудее, ни в Египте. Когда вороны, предвестницы зла, пролетали над ним, они сгорали в воздухе и пепел их носился над шатрами.

– А отчего они, реб Лейзер, сгорали?

– От его игры. Она испепеляла зло, ибо была сильной и жаркой как пламень… Жаль, голубчик, но ты пришел ко мне после похорон…

– Чьих похорон?

– Я же сказал: моих пальцев. Разве ты не слышал, что у каждой вещи на свете есть свое кладбище?

– Не слышал.

– А еще собираешься стать свадебным музыкантом. Музыканты, голубчик, хоронят свои пальцы в карманах или в волосах на затылке.

– Но ваши пальцы, реб Лейзер, живы.