Голос крови - Том Вулф (2012)

Она уже стоит перед ним и, глядя ему в глаза, удивляется: «Вы приехали на десять минут раньше», как будто речь идет о самом большом знаке внимания, который только может мужчина оказать женщине. Он потерял дар речи.

К его удивлению, она берет его за руку… не для того, чтобы удержать в своей, а просто потянуть за собой.

– Пойдемте! Хотите холодного чаю? – На ее губах играет улыбка самой невинности и обезоруживающей любви, как кажется Нестору.

Жислен проводит его в гостиную, залитую светом, проникающим через множество окон. Стены до потолка закрыты стеллажами с книгами, и только в трех просветах висят огромные плакаты, на которых какие-то мужики рекламируют шляпы: Chapeaux Mossant, Manolo Dandy, Princeps S. A. Cervo Italia…

– Вы тут осматривайтесь, а я принесу чай! – В голосе Жислен чувствуется странное возбуждение.

Вернувшись с чаем, она спрашивает:

– Ну, и как вам?

– Я… даже не знаю, что сказать… Поразительный дом. – На языке вертится «необычный».

– Это папа. – Жислен смешно закатывает глаза, мол, от нас тут ничего не зависит. – Все в стиле ар-деко. Вы с ним знакомы?

– Нет. – Нестор качает головой. Опять он чувствует себя рядом с Жислен… не невежественным, скорее необразованным.

– Это французский стиль двадцатых годов прошлого века. Les arts Décoratifs. То, что стиль французский, имеет для папы особое значение. Он и дом этот купил по той причине, я уверена. Не такой уж большой или роскошный, зато настоящий ар-деко. Как, например, эти удобные стулья или кофейный столик. – Она показывает. – Присядем?

Они садятся на стулья в стиле ар-деко. Сделав глоток, Жислен начинает:

– Они нам обошлись в целое состояние. Папе мнится:::::: мнится:::::: что мы с Филиппом можем забыть свои французские корни. Дома нам разрешают говорить исключительно на французском. Я хочу сказать, папа на дух не выносит креольский язык:::::: на дух не выносит:::::: хотя и преподает его в университете. Он находит его ужааааааасно примитивным. Поэтому, когда Филипп вернулся из школы, говоря по-креольски с Антуаном, который в детстве другого языка и не слышал… а Филиппу важно, чтобы этот придурок, уж извините, считал его своим… папа был просто убит. Филипп заговорил с папой на креольском, чтобы произвести впечатление на этого болвана… и тут папа просто взвился. Нет, я его люблю, и вы тоже его полюбите, когда узнаете… :::::: «когда узнаете», это она к чему?:::::: но, мне кажется, в папе есть толика… – она почти соединяет перед собой большой и указательный пальцы, – небольшая толика снобизма. Например, я видела, хоть он и не подал виду, как его обрадовало мое участие в социальной программе помощи в «Саус-Бич».:::::: не подал виду, не вида!:::::: Он так не радовался даже…

– А что думает Филипп о своих французских корнях и всем таком? – встревает Нестор. Он не хочет ее перебивать, но слушать про папин снобизм и социальную программу помощи совсем невмоготу.

– Филиппу всего пятнадцать, – отвечает Жислен. – Я сомневаюсь, что он по-настоящему задумывается о таких вещах. В настоящий момент он желает быть негом, как Антуан и этот Дюбуа, а они желают быть американской черной шпаной, а чего желает американская черная шпана, я могу только догадываться.

Они поговорили о Филиппе и его проблемах, о школе и бандах.

– В этом городе столько национальностей и рас и этнических групп, – говорит Жислен, – но если попытаться это объяснить пятнадцатилетнему парнишке, такому как Филипп, то он вас даже не станет слушать. И знаете что? Даже если он что-то поймет, то все равно…

Жислен вдруг прикладывает палец к губам и, повернув голову, прислушивается. А затем говорит Нестору шепотом:

– По-моему, это Филипп. Он всегда входит через кухню.

Нестор тоже разворачивается и слышит, как Филипп, если это был он, бросает что-то увесистое на стол… затем распахивает холодильник.

Жислен наклоняется к гостю и все тем же шепотом произносит: