Корабль мечты - Лука ди Фульвио (2013)

Хозяйка провела его по грязному коридору, настолько узкому, что она все время цеплялась за стены своей толстой задницей. Тут тоже пованивало. Доски пола скрипели под ногами. Дойдя до конца коридора, женщина открыла низкую дверь и вошла в комнату. Тут было темно, и она сразу же распахнула ставни единственного окошка, но оно было настолько крохотным, что света особо не прибавилось. Затем толстуха подошла к низкому, рассохшемуся столу и зажгла огарок свечи. Под столом Шимон увидел ржавый ночной горшок.

– Мочиться и срать сюда, а этот раздолбай, – она указала на парня, – будет выносить горшок каждое утро. – Женщина подняла свечу и подошла к стоявшему в углу чану. – Тут можете купаться, если хотите, – с гордостью сказала она. – За три марчетто я подогрею вам воду. Отличная цена, кстати. Если накинете еще два, то я дам вам кусок мыла.

Затем она показала Шимону кровать с грязноватым одеялом.

Барух кивнул.

Хозяйка остановилась у двери.

– Вот и хорошо. Наконец-то у меня будет жить постоялец, который не станет шуметь! – Рассмеявшись, она вышла из комнаты.

Шимон закрыл дверь и лег на кровать. В соседней комнате зашелся смехом туповатый юноша – похоже, он опять понял шутку своей любовницы только с некоторым опозданием.

До вечера Барух провалялся, не двигаясь и ни о чем не думая. Когда на улице стемнело, он встал, снял куртку и сменил повязку на груди. Сейчас сломанные ребра болели уже меньше. В первые недели Шимон плевал кровью и ему казалось, что он не выживет. Еще и рана на ноге воспалилась.

После случившегося Барух прятался за городом, жил там в глуши, точно бродячий пес, опасаясь, что папская стража начнет за ним охотиться. Когда рана начала гноиться, он развел костер, сунул в огонь заостренную деревянную палку и проткнул ею гнойник. Огонь уже спас его один раз, когда ему пришлось прижечь рану на горле, и поэтому Шимон подумал, что и с ногой сработает не хуже. Так и получилось.

Тем не менее, когда Шимон долго ходил, бедро начинало болеть, к тому же он заметил, что хромает. Сейчас Барух чем-то напоминал себе бездомного кота – такие часто встречались на улицах Рима, с испещренной шрамами шкуркой и рваными ушами, они грелись на солнышке в руинах римского ипподрома.

Шимон вышел из дома. Сейчас было худшее время дня. Ему удавалось отгонять от себя все дурные мысли, но в этот час его неотступно преследовали воспоминания об Эстер: вот он сидит в кресле и слушает ее рассказы, а она греет им ужин, ставя горшок к огню в камине.

Барух спустился на улицу. Он бесцельно бродил по округе, изо всех сил стараясь избавиться от мыслей о своей величайшей утрате, о доме, где царил мир и покой, о месте, где можно было остаться навсегда.

С тех пор как он оставил Эстер, его ненависть к Меркурио разгоралась все сильнее. В конце концов, этот юнец лишил его прежней жизни. И в то же время не позволил ему обрести надежду на жизнь новую, жизнь с Эстер.

«Ты не обретешь покой, пока не найдешь этого проклятого мальчишку и не заставишь его заплатить за все случившееся».

Раздираемый этой ненавистью на части, Шимон и сам не заметил, как очутился на огромной площади, вдруг возникшей перед ним словно из ниоткуда. Впереди возвышалась базилика и высокая башня, справа мерно текли воды бесконечного, казалось, Гранд-канала.

Шимон стоял на площади Сан-Марко.

Здесь царили открытые просторы, ничто не застило горизонт.

Перед одной из колонн толпились люди, и Барух с любопытством направился к ним. У колонны стоял полуголый мужчина. В его глазах полыхал ужас, руки и ноги были привязаны к четырем лошадям. Кони волновались, на губах у них проступила пена.

– Содомит! – завопила какая-то женщина.