Дым - Дэн Вилета (2016)

Отцеубийство. Казалось бы, этого достаточно: вознаграждение выплачено, маска удовлетворена. Но снова щелкает затвор. Начат поиск другой цели: подростка, который стоит в открытой двери экипажа. Телескоп приближает его. Принц словно смотрится в кривое зеркало и видит там близнеца, вышедшего из другого чрева. Тот удивленно таращится, еще не успев испугаться; губы сложены в «О». Три выстрела. Третий попадает в него, прямо в голову, и та дергается от импульса. Это неминуемо должно убить его.

Потом экипаж наклоняется и куда-то проваливается. Наш принц не понимает, в чем дело, думает, что земля разверзлась под его добычей. Птицы в небе. Патронник пуст; курок повисает без толку; пальцы стали слишком скользкими от сажи, чтобы перезарядить винтовку.

Теперь маска полностью овладела им, вросла в его кожу. И душит его. Только борясь за воздух, он смог сорвать ее с головы. Сухие рвотные позывы и слезы: ветер переменился, собственный дым щиплет ему глаза. Ствол винтовки, валяющейся на полу, подставляет ему подножку.

Как он спускается? Можно смело сказать, что он сошел с ума. Только безумец рискнет ступить на мельничную лестницу, когда его тело дрожит от холода и потрясения; только безумец пройдет сотню ярдов, одетый лишь в пальто из сажи; только безумец опустится, голый, на колени над растерзанным телом слуги и перекрестит его лицо своими соплями. Наш герой теряет равновесие, пытаясь высморкаться, навзничь падает в грязь и смотрит, как в небе пляшут черные тучи скворцов.

А карета, оказывается, лежит у подножия крутого обрыва. Он смотрит на нее и видит, как в лесу исчезают три фигуры. Возможно, они заметили его и узнали. Значит, надо идти за ними. Но как? Он раздет и грязен, а лошадь осталась в конюшне, ведь никто не должен знать, что он покидал дом. И еще его удерживает сделанное им открытие. Он только что узнал, что без маски вновь стал школьником, жалким трусом. Неподалеку течет ручей, в котором он моет руки, шею и лицо мылом из лаванды и щелока. И только потом натягивает одежду. Сажа покрывает бедра и колени таким густым слоем, что он до крови стирает кожу, пока пробегает три мили до дома. Он проскальзывает во двор через заднюю калитку и делает все, чтобы его выход из комнаты поздним утром, в обычное время, был замечен. На завтрак у него — копченая селедка и крепкий чай.

Кстати, знаете, что чай тем вкуснее, чем тоньше чашка? Фарфор в том доме настолько тонок, что просвечивает на свету. В этом виде и застает его служанка, принесшая новую порцию тостов: с пустой чашкой в руках, поднятой навстречу утреннему солнцу.

«Все ли хорошо, сэр?» — спрашивает она по-своему, по-простому.

Все ли хорошо? Друзья мои, вы когда-нибудь рисовали в воображении тот момент, когда мотылек впервые выскальзывает из тесной куколочной камеры и дивится на свои новые крылья? Мокрый и липкий, он сидит на ветру и ждет, когда сможет подняться в воздух. Мне кажется, поначалу это страшно. Только позднее мотылек поймет, что получил второе рождение.

«Хорошо, как никогда», — говорю я, и, к удивлению девушки, мои губы изгибаются в смущенной улыбке.

Так мы и коротаем наш вечер, передавая кувшин по кругу; спиртное бурлит во мне, в конце концов я отхожу в сторону, и меня рвет недожаренной крольчатиной. Они рассказывают о том, почему покинули Ирландию. Об отце, которого затянули азартные игры; о сестре, которую они похоронили; об англичанине, который обманом лишил их мастерской и земли. Беседа — совсем как дым, открываю я для себя: пущенная по воздуху, она безудержно распространяется. Я тоже много чего рассказываю в ответ. О своих планах и секретах, о своей жизни и мечтах. Я говорю и говорю.

И мне становится невыразимо хорошо.