Дым - Дэн Вилета (2016)

В ответ над Чарли поднимается серый завиток. Ренфрю не обращает на это внимания. Он берет Чарли за руку, беспомощную в кожаной петле, и говорит тихо и проникновенно:

— Я никогда не был сторонником утилитаризма, Чарли, но сейчас впервые понял силу доводов мистера Бентама. Счастье многих перевешивает счастье нескольких. Кто мы такие, чтобы щадить себя, когда речь идет о судьбе миллионов? Однако хватит упрямиться, мистер Купер. Настало время все рассказать. Я всегда считал вас мальчиком с добрым сердцем. Или интересы вашего отца испортили вас?

А Чарли смотрит мимо учителя, на окно. Следит за медленным продвижением солнца по замороженному стеклу — словно в плотном тумане плывет корабль с зажженным фонарем. Его сияние подсвечивает кувшин и два стакана воды, стоящие на подоконнике.

Чем дальше, тем труднее становится отводить глаза от воды. От изножья кровати до кувшина и стаканов всего четыре фута. Чарли так пристально вглядывается в стаканы, что начинает различать множество деталей. В обоих одинаковое количество жидкости. В одном есть крохотная выбоина на краю, которая преломляет свет солнца и делает водную поверхность более рельефной. По законам оптики крест рамы, видимый сквозь воду, искривляется, отчего стаканы кажутся плоскими, а окно за ними — выпуклым. Когда Чарли дергает привязанными руками с определенной силой, вся кровать раскачивается, доски пола передают колебания стене и подоконнику, и вода покрывается рябью. Крошка пыли, повисшая в левом стакане, пускается в пляс, пока не прилипает к внутренней стенке; ее тень вписывается в рисунок волн. Чарли делает глотательное движение распухшим от снотворного языком, обшаривает им рот в поисках слюны, но находит только сажу, присохшую к деснам. Должно быть, он дымит. Бросив взгляд на Ренфрю, Чарли замечает, что тот тоже посматривает на воду с вожделением. Внезапно учитель встает, длинными шагами идет к окну и подносит один из стаканов к глазам.

— Человеческий организм может существовать без воды четыре или пять дней. А в нашем влажном климате, возможно, и дольше. Между тем мы оба страдаем от жажды, хотя еще не стемнело. О, плоть слаба. — С негромким смешком он ставит стакан точно на то же самое место. — Это хороший урок.

Он склоняется над кроватью, чтобы заглянуть Чарли в глаза; его дыхание стало кислым из-за жажды.

— Вы сообщите то, о чем я должен знать, мистер Купер? Ради благополучия страны?

— Нет, — говорит Чарли, и одно это слово причиняет боль иссохшим губам.

— Тогда наше маленькое страдание продолжится.

Ренфрю уходит. На миг Чарли представляет, как учитель сидит на кухне и пинту за пинтой поглощает прохладную воду. Но нет, это неправда, Ренфрю — человек слова. И это делает его особенно страшным.

Вскоре с улицы доносится скрежет лопаты по камню. Учитель чистит снег на дорожке от двери к забору. Чарли без труда рисует себе картину: быстрые, четкие движения; высоко завязанный шарф; длинная, вытянутая тень, убегающая от закатного солнца. Приближается вечер.

В комнате становится сумрачно: под звуки лопаты, соскребающей снег с каменных плиток, в дверном проеме возникает Элинор. Она не проходит в комнату — стоит на пороге и, вытянув шею, заглядывает внутрь. Из-за корсета ее плечи кажутся массивными, как у рыцаря в доспехах. Этот рыцарь заводной, из его груди торчит круглый ключик. Нетрудно представить, что этот ключ где-то за ребрами соединяется со сложным механизмом из винтиков, отвесов и свинцовых подшипников, что все остальное тело девочки — это машина. Зато ее личико, смущенное и розовое, — совершенно детское, настоящее. Чарли улыбается ей. Элинор вздрагивает, будто ужаленная, и прячет нос за невидимую линию, прочерченную кончиками ее туфель.

Спустя минуту или две девочка, однако, вновь просовывает голову в дверной проем. На этот раз улыбка Чарли пугает ее не так сильно.

— Привет, Элинор, — сипит он.

Она отвечает неслышно, слова угадываются только по движению губ: