Дым - Дэн Вилета (2016)

Что касается второго, то очень странно видеть его без школьной формы, в охотничьем костюме знатного джентльмена: пальто из плотного клетчатого твида болотного цвета, шляпа из той же материи, сапоги по колено. Над верхней губой темнеет пушок — Джулиус Спенсер отращивает усы. Он привел еще одну лошадь, вьючную, нагруженную сундуками и ружьями в кожаных футлярах. К его запястью петлей прикреплен хлыст.

Через стекло голос Джулиуса не слышен. Судя по жестам, он велит прислуге леди Нэйлор помочь его спутнику с разгрузкой багажа. Значит, это слуга. Когда Джулиус бросает поводья подскочившему конюху, из-за лошадиного крупа стремительной тенью выскакивает собака и усаживается рядом с хозяином. Она доходит ему почти до пояса; мощное тело покрыто темно-рыжей шкурой с обильными складками, красноватые глаза среди глубоких морщин кажутся маленькими, оскал обнажает пятнистые десны. Собака издает вой — достаточно громкий для того, чтобы звук проник в дом, — и получает за свои старания хозяйскую ласку, а точнее, пару шлепков по морде и носу, после чего прижимается к хозяину в приливе рабского обожания.

— Миледи! — орет Джулиус в сторону двери, а не окна, хотя прекрасно видит леди Нэйлор, видит их всех, стоящих в ряд и неотрывно следящих за ним. — Мама! Встречай своего возлюбленного сына.

При этих словах Томас в изумлении отворачивается от окна к леди Нэйлор:

— Неужели…

Ее лицо превратилось в камень.

— Так и есть. Это мой сын от первого брака. А вы — сын сестры моего второго мужа. Недавно я пыталась в этом разобраться. Найти правильный термин. Вы с ним кузены, вероятнее всего. В некотором смысле.

Она любезно смотрит на Томаса, потом направляется к двери.

— Как я понимаю, в школе он не упоминал о вашем родстве. Несомненно, просто забыл.

Перед тем как открыть дверь, она еще раз оглядывается на него:

— Если вы с Чарли не жаждете поприветствовать своего соученика, предлагаю продолжить обед. Полагаю, мой маленький Жюль захочет поговорить со мной наедине. Нам есть что обсудить.

В следующие несколько дней они почти не видят леди Нэйлор. Она часто запирается с сыном в кабинете, после чего удаляется в личные покои и выходит только к столу, где с мрачной вежливостью восседает перед двумя своими детьми и двумя гостями.

Томас ожидает, что такая перемена в ее поведении разозлит его, что он будет чувствовать себя отвергнутым, забытым, лишним, к тому же много возникших у него вопросов пока остается без ответа. Но вместо этого он испытывает другое чувство — ощущение новообретенной свободы. Впервые с момента их приезда в поместье они с Чарли предоставлены сами себе. Вкупе с присутствием Джулиуса — с его самодовольным ехидством, чопорным высокомерием — эта свобода напоминает выходные дни в школе.

Теперь, когда им более-менее знаком распорядок жизни в доме и можно не беспокоиться о том, что ненароком сунешь нос туда, куда не следует, они с головой погружаются в изучение поместья. Поначалу их исследования обходятся без разговоров, и для Томаса это становится большим облегчением. За последние дни было слишком много разговоров и слишком мало времени на то, чтобы уложить их в голове.

Томасу и Чарли открывается целый мир, полный диковинок. Конюшенный двор, к примеру, оказывается сложной системой сараев, мастерских, собачьих закутов и жилых помещений. Он настолько обширен, что больше походит на отдельную деревню, а не на хозяйственную пристройку. Среди трех с лишним десятков охотничьих собак есть русская борзая с такой крутой грудью, что ее шерсть едва не касается земли, а дальше тело сужается настолько, что ребенок мог бы обхватить его руками. В другом сарае без цепи, без замка коротает дни мастиф лорда Нэйлора. Он спит, положив обе лапы на топорище, которое, по рассказам прислуги, присвоил еще щенком. Говорят, что пес весит сто двадцать три фунта и что держат его в основном потому, что «его чертовски трудно сдвинуть с места».