Неприятная профессия Джонатана Хога - Роберт Хайнлайн (1969)

Да они просто смеялись, издевались над ним, пытались заставить его сделать неверный шаг. Он знал это – они уже несколько дней строили против него козни, пытались вывести его из себя. Они следили за ним из каждого зеркала в этом доме, прячась, когда он пытался засечь их. Сыновья Птицы…

– Птица жестока!

Не он ли это сказал? Или это выкрикнул кто-то другой? Птица жестока. Тяжело дыша, он подошел к открытому окну спальни и выглянул. Было темно, улицы совершенно безлюдны. Над озером висело облако тумана. Сколько же сейчас времени? Судя по часам на тумбочке, было около шести утра. Да рассветет в этом богом забытом городишке хоть когда-нибудь или нет?

Сыновья Птицы. Он вдруг почувствовал себя очень хитрым и умным – они решили, что он у них в руках, но он обведет их вокруг пальца: они не имеют никакого права так поступать с Синтией и с ним. Он разобьет все зеркала в доме. Рэндалл тут же бросился на кухню, где у него в ящике для инструментов хранился молоток. Он достал его и тут же вернулся в спальню. Сначала – большое зеркало…

Перед тем как разбить его вдребезги, он вдруг заколебался. Ведь Синтии это не понравилось бы: дурная примета, семь лет счастья не видать! Сам он не был суеверным человеком, но Синтия такого явно бы не одобрила.

Он обернулся к кровати, намереваясь объяснить ей то, почему собирается это сделать; ему казалось столь очевидным, что все зеркала в доме нужно уничтожить в этом случае: Сыновьям Птицы их не достать.

Но тут он вновь увидел ее безжизненное лицо.

А может, подумал он, есть путь обойти все это. Ведь они вынуждены были пользоваться зеркалами. А что такое зеркало? Кусок стекла, отражающий свет. Отлично, а если сделать так, что они перестанут отражать? Причем он уже отлично знал, как добиться этого: в том же ящике, что и молоток, хранилось три или четыре баночки краски и кисть – остатки последнего приступа хозяйственности Синтии.

Он слил баночки в небольшую миску – всего оказалось около полулитра краски. Ничего, для него это вполне достаточно. Первой его жертвой пало большое зеркало в спальне, которое он принялся закрашивать крупными беспорядочными мазками. Краска текла по его рукам и капала на тумбочку, но ему было наплевать. Теперь другие…

Краски хватило едва-едва на закрашивание зеркала в гостиной. Не важно, это было последнее в доме зеркало… кроме, разумеется, маленьких косметических зеркалец в сумках Синтии, но он уже решил, что они в расчет не идут. Слишком уж маленькие, чтобы сквозь них мог пролезть человек, да и к тому же через них ничего не видно.

Краска состояла из небольшого количества черной и красной красок. Теперь он по локоть был перепачкан этой смесью и выглядел как кровавый убийца, только что расправившийся со своей жертвой топором. Не важно – он стер краску, или, во всяком случае, большую ее часть, полотенцем и вновь вернулся к своему креслу и своей бутылке.

Пускай они теперь попробуют! Пускай попробуют применить свою грязную поганую магию! Шиш вам!

Рэндалл приготовился ждать рассвета.

* * *

Он вздрогнул от звонка домофона, вскочил, совершенно убежденный, что так и не сомкнул глаз. С Синтией все было в порядке – если, конечно, можно так выразиться, – то есть она по-прежнему спала, а большего он и ожидать не мог. Он снова поднес к ее груди импровизированный стетоскоп и убедился, что ее сердце по-прежнему бьется ровно.

Звонок повторился, а может, позвонили снова – он сразу не сообразил. Машинально взяв трубку, он ответил.

– Это Потбери, – послышалось из трубки. – В чем дело? Спите, что ли? Как пациентка?

– Пока без изменений, доктор, – ответил он, с трудом контролируя голос.

– Ну, тогда впустите меня.

Не успел он открыть дверь, как Потбери протиснулся мимо него и направился прямиком к Синтии. Он склонился над ней на несколько мгновений, затем выпрямился.