Протекционизм и коммунизм - Фредерик Бастиа (2011)

Вот так обстояло дело с представления о семье, собственности, свободе, обществе, представлениями, внушенными французскому общественному мнению воспитанием и образованием под руководством церкви, когда вспыхнула Революция. Она, конечно, была вызвана причинами, не имеющими прямого отношения к классическому образованию. Но вполне правомерно полагать, что оно примешало к ней кучу ложных идей, грубых чувств, подрывных утопий, фатальных экспериментов. Прочтите речи в Законодательном собрании и в Конвенте. Вы сразу распознаете язык Руссо и Мабли. Вы увидите пересказы, подражания, манеры, неотрывные от имен Фабриция, Катона, обоих Брутов, Гракхов, Катилины. Намереваются проявить жестокость? Что ж, для ее, так сказать, прославления приводят в пример кого-нибудь из римлян. Вложенное в голову образование переходит в действие. Спарта и Рим – общепризнанные образцы; значит, надо подражать им или пародировать их. Один хочет учредить Олимпийские игры, другой – принять аграрные законы, третий – раздавать похлебку на улицах.

Я не думаю осветить здесь весь этот вопрос. Для этого нужна опытная рука, которая написала бы нечто большее, нежели памфлет о влиянии греческого и латыни на дух наших революций. Я ограничусь некоторыми моментами.

Две крупные фигуры доминируют во Французской революции и персонифицируют ее – Мирабо и Робеспьер. Какова же их доктрина собственности?

Мы видели, что античные народы обеспечивали себе средства существования грабежом и разбоем и практикованием рабства, и это не могло привязать собственность к ее истинному принципу. Они вынуждены были считать ее вещью условной, договорной и основывали ее на законе, а это позволяло включить в понятие собственности также рабство и кражу, как наивно объясняет Роллен.

Руссо говорил: «Собственность есть договорная человеческая институция, заменившая собой свободу, рассматриваемую как дар природы».

Мирабо проповедовал ту же самую доктрину:

«Собственность есть социальное творение. Законы не только защищают и протежируют собственность, они порождают ее, определяют, дают ей свое место и свои масштабы в системе прав граждан».

Когда Мирабо так высказывался, он не намеревался теоретизировать. Его действительной целью было привлечь законодательство, чтобы ограничить осуществление права, созданного им самим же.

Робеспьер воспроизводит формулировки Руссо:

«Определяя свободу, эту первейшую необходимость человека и самое священное право, которое дала ему природа, мы правомерно утверждаем, что свобода имеет пределом такое же право на нее другого. Почему же вы не прилагаете этот принцип к собственности, которая есть социальная институция, как будто законы природы слабее договоров между людьми?»

После такой преамбулы Робеспьер переходит к собственно определению:

«Собственность есть право каждого гражданина пользоваться и распоряжаться достоянием, которое гарантируется ему законом».

Вот тут-то и выступает, очень четко, противостояние между свободой и собственностью. Получаются два права разного происхождения. Одно идет от природы, другое от социальной институции. Первое естественно, второе условно.

А кто делает законы? Законодатель. И он может ввести в действие такое право собственности, какое ему заблагорассудится.

Поэтому Робеспьер спешит сделать выводы из своего определения и произвести из него право на труд, право на помощь и прогрессивный налог:

«Общество обязано обеспечивать существование всех своих членов, либо предоставляя им работу, либо снабжая средствами существования тех, кто не способен трудиться.

Необходимая помощь в нужде – это долг богатого перед бедным. Способ исполнения этого долга надлежит определять закону.