Пламенная роза Тюдоров - Бренди Пурди

Ближе к концу лета Филипп отозвал своего посла и взял в жены дочь французского короля, которую также звали Елизаветой, и я не преминула высказать де Фариа свое недовольство и подивиться тому, как быстро его господин променял свои глубокие чувства ко мне на привязанность к другой женщине. В ярости я сорвала с шеи драгоценные рубины и бросила их к ногам посла, прокричав: «Любовь его оказалась такой же фальшивой, как эти камни! Они сделаны из стекла, так же как и его сердце!» После этого я бросилась в свою опочивальню, чтобы приглушить довольный смех, зарывшись лицом в набитые перьями подушки, оставив де Фариа и всех, кто стал невольным свидетелем этой сцены, думать, что я отправилась оплакивать потерю испанского короля в качестве возможного жениха. Я провела в постели весь остаток дня и не явилась даже на вечерние развлечения, наслаждаясь уединением и любимыми книгами. На следующее утро я спрятала лицо под вуалью, чтобы де Фариа не заметил, что глаза мои отнюдь не опухли от слез. Я послала за послом и безутешно вздохнула, едва приподнявшись на кровати, и, протянув ему руку, велела передать своему господину такие слова: «Хоть в душе я и оплакиваю мечты, которым не суждено сбыться, всему настает конец – вместе с летом угасает любовь, и наступает зима, но я все же тешу себя надеждой, что дружба, зародившаяся в наших сердцах, останется крепкой навеки и переживет все прочие времена года».

От избытка чувств де Фариа рухнул на колени у кровати и приник губами к моей руке, уверяя, что его господин навеки останется моим другом, ведь столь крепкие узы невозможно разорвать. Хоть ему и не суждено было стать моим мужем, Филипп навсегда останется мне братом, и пламя любви ко мне никогда не угаснет в его сердце.

Совсем скоро прибыл новый подарок – роскошное ожерелье, на этот раз из изумрудов – в знак постоянства чувств моего «любящего брата Филиппа». В своем письме он попросил меня рассмотреть в качестве претендентов на мою руку его племянников, эрцгерцогов Карла и Фердинанда. Эти двое снискали поддержку моих придворных, поскольку они не претендовали на трон, а значит, ничто не мешало кому-то из них переехать в Англию и разделить со мной бразды правления державой. Мои советники и послы Священной Римской империи, граф фон Хельфенштейн и барон фон Бройнер, вместе с испанцем де Фариа всеми правдами и неправдами пытались убедить меня выбрать кого-то из них, особенно выделяя эрцгерцога Карла, стараясь при этом умалить его недостатки.

Стоило мне высказать хоть какие-нибудь опасения относительно Карла, меня старались убедить, что они напрасны. Как-то я мимоходом заметила: «Говорят, он горбатый». Меня тут же поспешили уверить, будто «горб настолько мал, что и вовсе незаметен» и «его портные скрывают сей недостаток настолько умело, что о нем никто и не знает».

– А как насчет его хромоты? – спросила я.

– Он действительно хром, – нехотя признал посол, – но этот его изъян совсем незаметен, тем более что он предпочитает сидеть или же стоять на месте, долгие прогулки ему не по душе. Зато как внушительно он смотрится, сидя на боевом скакуне, ваше величество!

В подтверждение этих слов мне тут же представили прекрасный портрет эрцгерцога Карла, величественно восседающего на белоснежном жеребце.

– Даже не знаю… – Я с напускной серьезностью потирала подбородок и качала головой, разглядывая претендента на свою руку. – Мне рассказывали, что голова его необычайно велика и смотрится непропорционально по отношению к торсу и конечностям.

Я от души повеселилась, когда на меня обрушилась целая буря протестов советников, которые незамедлительно уверили меня, что Карл идеально сложен и голова его «не мала и не велика».