Лимонов - Эммануэль Каррер

За исключением Солженицына, русские эмигранты его поколения были уверены, что никогда не вернутся, что режим, от которого они бежали, простоит еще если не века, то, по крайней мере, переживет их. За происходящим в СССР Эдуард следил не очень внимательно. Он полагал, что его занесенная снегами родина находится в состоянии спячки, что ему лучше находиться от нее подальше, но что она по-прежнему сурова и могущественна – такая, какой он ее всегда знал, – и эта мысль его согревала. По телевизору показывали неизменные военные парады перед выстроившимися в рядок окаменелыми старцами, до пояса увешанными побрякушками. Брежнев уже давно не мог самостоятельно сделать ни шагу, и когда он, после восемнадцати лет летаргического сна и Ленинской премии за неоценимый вклад в развитие теории марксизма-ленинизма в конце концов скончался, на его место сел Андропов – чекист, слывший в информированных кругах жестким, но умным и ставший впоследствии культовой фигурой для консерваторов как человек, который, проживи он подольше, сумел бы реформировать коммунизм, вместо того, чтобы его разрушать. Его приход к власти особенно развеселил Лимонова, потому что он вспомнил, как пятнадцать лет назад клеился на вечеринке к его дочери. Однако меньше чем через год Андропов умер, и на его место сел Черненко – очередная развалина. Я помню заголовок в Liberation : «СССР демонстрирует нам свой самый ценный антиквариат». Меня и моих друзей это смешило, но Эдуарду было не до смеха: он терпеть не мог, когда смеялись над его страной. Но потом умер и Черненко, и на его место сел Горбачев.

После этого хоровода мумий, которых несли на погост одну за другой, Горбачев очаровал всех – я имею в виду: всех у нас, – потому что он был молод, двигался без посторонней помощи, у него была жена, которая улыбалась, и потому что он – это бросалось в глаза – любил Запад. А значит, с ним можно будет договориться. В те времена кремленологи с лупой в руках изучали состав Политбюро, чтобы понять, кто там либералы и кто консерваторы, сколь бы незначительной ни была разница между ними. Было видно, что при Горбачеве и его помощниках Яковлеве и Шеварднадзе ветер дул в паруса либералов, но даже от самых либеральных либералов не ждали ничего другого, кроме некоторой разрядки – внутренней и внешней: корректных отношений с Соединенными Штатами, побольше сговорчивости на международных конференциях, поменьше диссидентов в психиатрических клиниках. Мысль о том, что шесть лет спустя после прихода Горбачева на пост Генерального секретаря КПСС эта партия перестанет существовать, а с нею и весь Советский Союз, не могла прийти в голову никому и в первую очередь самому Горбачеву, виртуозному аппаратчику, желавшему всего лишь – но и этого оказалось слишком много – возобновить перемены в стране с того места, где их оставил Хрущев, за двадцать лет до того отстраненный от власти за «волюнтаризм».

Я не собираюсь читать здесь краткий курс о перестройке , но одно все же хочу подчеркнуть: самым необыкновенным из всего, что произошло в СССР за эти шесть лет и, в конечном счете, смело режим, было то, что появилась возможность делать политику открыто и свободно.