Мир, который сгинул - Роберт Хайнлайн (1951)

– Покорнейше прошу меня извинить. Эту безумную женщину отдали мне на поруки (будь проклята моя сострадательность и обещание, данное отцу: всегда помогать слабым!), когда я был молод и только начинал свой путь в этом мире. Она считала себя ежихой и не разговаривала. Ухаживать за ней не составляло труда: миска козьего молока да теплая соломенная подстилка, о большем она не просила. Увы! Я позволил себе слабость. Она была так восхитительно красива, что я подумал, будто всемогущий Господь на небесах не мог обречь ее на вечное безумие. Нет, решил я, у этой девушки высшее предназначение, ангельская судьба. (Не то чтобы я считал себя частью этой судьбы, о нет, нет, Рао скромен. Рао – лишь инструмент, катализатор.) Я убедил ее пойти в школу и там обучил языку и простейшим наукам, истории и искусствам, какие знал сам, попутно доказывая ошибочность ежиной теории. Она все схватывала на лету, и я возрадовался, подумав, что сыграл роль в Божьем замысле. О да, я ликовал! Но горе Рао, он спустил с цепи зверя! Эта женщина потрясала своими грязными и похотливыми речами, и вместе с познаниями развивались ее пороки! Теперь она обращает свою похоть не на ежей, которые хотя бы в силах защищаться, а на бедного честного Рао! Она считает себя моей женой и, хуже того, обзавелась (путем безустанного совокупления с уличными торговцами и троглодитами) целым выводком детей, которые еще ужасней матери! Несчастный Рао, прикованный к кошмарному суккубу и ее отродьям, поплатился за свою самонадеянность… однако… на сей раз я допускаю, что она явила миру часть истины, как свинья, валяющаяся в грязи, нечаянно откапывает краеугольный камень храма. Вы не любовники! Я вас обидел! Я ляпнул глупость (умственные болезни этой старой карги дьявольски заразны) и возмещу ущерб… быть может, скидкой, если вам будет угодно купить большую меру шафрана?

Дорога медленно ведет нас дальше, холмы сменились лесами. Я дремлю, убаюканный мягким давлением Лииной попки на нижнюю часть моего туловища. Она опирается на меня, пот проступает сквозь одежду – коварный, сексуальный, марципановый запах мешается с терпкой смолой госпиталя. Ли не может не знать, что я мечтаю о ней, представляю себе ее губы и ягодицы. Мы теперь слишком близки для таких секретов. Она прислоняет голову к моей и выдыхает. Я улавливаю легкий аромат мятной пасты, а потом чувствую вкус ее легких; очень интимный выдох.

Мы сворачиваем на проселочную дорогу. Она вьется по безумно красивому лесистому склону холма (или даже горы) и приводит к похожему на храм зданию с минаретами и длинным выступающим балконом с западной стороны. Сюда-то мы и ехали. У нас будет свидание в Шангри-Ла. Ли охает и радостно вскрикивает, а Гонзо бросает мне совершенно щенячью улыбку, будто спрашивая: «Ты мной гордишься?» Я киваю, смеюсь, хлопаю его по спине, и мы поднимаемся по извилистой дороге.

Машину оставляем во дворе, усыпанном гравием. Мы с Ли начинаем выгружать вещи, но Гонзо строго велит нам идти готовиться, а если к нашему возвращению они еще не закончат, то погулять с полчасика. «Как влюбленные», – говорит он. Мы с Ли тут же отводим глаза, на случай, если один из нас думает иначе или мы оба думаем одинаково, потому что это будет слишком рано, слишком много, а надо еще успеть насладиться ухаживанием. Ли кивает и уносится прочь – «переодеваться». Официанты-десантники уносят мой командирский столик, а Салли «Орлица» Калпеппер поднимается на один из минаретов, снимает с плеча длинную винтовку и полностью сливается с каменной кладкой. Гонзо оттаскивает меня в сторону и среди прочего достает из машины камуфлированный чехол, в котором оказывается темный костюм примерно моего размера и рубашка, не заляпанная кровью и пылью. Гонзо провожает меня в пустую комнатку с треснувшим зеркалом и орхидеей, проросшей через окно.