Мир, который сгинул - Роберт Хайнлайн (1951)

Бен Карсвилль не на хорошем счету, и попытка принудить своих людей к газовому сеппуку вряд ли пойдет ему на пользу. Да, я повел себя недопустимо, но и Карсвилль наломал дров. Таким образом, кабинет Копсена – все же не военная тюрьма. Генерал Копсен выглядит напряженным и растерянным. Он пододвинул к себе красный телефон: вероятно, наши обдуманные действия сейчас обдумывают повторно. У генерала полно других занятий поважнее, и эта побочная сюжетная линия с участием одного из лучших его бойцов и чуть было не случившимся «полетом валькирий» наверняка выводит его из себя. Творится страшное. Вот уже много лет мы придерживаемся одной доктрины: отвечаем на оружие массового поражения той же монетой, и наше будет покруче вашего, так что поаккуратней там. Если сделать это сейчас, мир может существенно измениться. Видите ли, генералу Копсену не пришло в голову взять на эту войну обычные виды нетрадиционного оружия. Спорные химикаты и признанные-но-недооцененные средства ядерного сдерживания он оставил дома, прихватив с собой лишь самое новое и лучшее: детище профессора Дерека. Но, когда он его применит, многие занервничают и говном изойдут от ярости, активировав системы ПРО по всему миру, потому что полное исчезновение плохих парней в равной степени напугает и друзей, и врагов. Мир изменится, как изменился 6 августа 1945-го. Ладно хоть генерал и его боссы взяли пару часиков, чтобы все обдумать и, быть может, даже спросить себя, хорошо ли они придумали.

Копсен жестом велит мне садиться. Карсвиллю тоже. Ему не до нас. Он не хочет, чтобы мы тут сидели. Пока не зазвонит телефон, делать ему нечего, но к тому времени он должен быть совершенно спокоен. Он сидит в очень большом, очень величественном, очень страшном кресле.

– Скажи, – утомленно произносит Джордж Копсен, – о чем ты, вообще, думал?

Понятия не имею. Молча гляжу на генерала. Гонзо нашелся бы с ответом. Гонзо рассказал бы все мужественно, без обиняков и уладил дело.

– Я выполнял обязанности командира части, – мужественно отвечает Бен Карсвилль.

Копсен заметно сереет. Он спрашивал не Карсвилля. Его гнев обращен на меня – по крайней мере, сейчас. Я повел себя безответственно, а поскольку генерал взял меня под свою опеку, вымуштровал и обучил, то сейчас чувствует себя преданным и оскорбленным. Он хотел по-отечески меня взгреть и отправить в палатку – думать над своим поведением. Для порядка выпустил бы пар, затем выслушал извинения Карсвилля и воспользовался бы ими, чтобы освободить меня от кары. Карсвиллю стоило помалкивать. Мысль о том, что он может воспротивиться, прежде не посещала генерала Копсена и теперь неприятно его озадачила.

– Насколько я понял, вы… пренебрегли химической тревогой?

– Да, сэр.

– Очень нетривиальное решение, капитан Карсвилль!

– Я подумал, это вражеская уловка, сэр.

Джордж Копсен выходит из-за стола, чтобы лучше видеть капитана.

– Уловка.

– Так точно, сэр.

Лицо генерала принимает особое выражение, которое начинается от его эпикантуса и заканчивается вокруг рта. Генерал ждет разъяснений. Я запомнил это лицо с одной нашей встречи в особой комнате с особым предметом мебели. Человека с таким взглядом не надо сердить. Однако Бен Карсвилль и теперь не желает объясняться. Он прямо светится честностью, верностью и профессионализмом. Его выбор – и ход мыслей – не нуждается в объяснениях. Он Бен Карсвилль. На нем до сих пор шелковый халат.

– Ты, мать твою, – говорит генерал с некоторым упором, – понесешь ответственность. Лейтенант.

Карсвилль изумленно таращит глаза, и генерал Копсен отмахивается от него легким движением пальцев:

– Свободен!

Лейтенант Карсвилль уходит, преследуемый медведями.

Джордж Копсен падает обратно в кресло и погружается в размышления, полностью игнорируя меня. Он сверлит взглядом телефон, подбивая его зазвонить. Наконец смотрит на меня и вздыхает.

– Дерьмо.