Самоубийство сверхдержавы - Патрик Бьюкенен (2011)

Исследование благотворительности, проведенное экономистом Университета Нотр-Дам Дэниелом Хангерманом, «показало, что чисто белые приходы стали менее активными в благотворительности с увеличением доли чернокожих в местном населении». Исследование Алесины, Резы Бакира из МВФ и Уильяма Истерли из Нью-Йоркского университета выявило, что муниципальные расходы – на дороги, канализацию, образование и вывоз мусора – ниже в расово разнообразных поселениях. Исследование Джулиана Беттса и Роберта Фэйрли из Калифорнийского университета (2003) установило, что «на каждых четырех иммигрантов, поступивших в государственную среднюю школу, приходится один местный ученик, который перешел в частную школу»{797}.

Элиты любят абстрактное многообразие. На практике же никто этим всерьез не занимается. Выводам Патнэма вторят криминалисты Джером Сколник и Дэвид Бейли: «Взаимодействие полиции с обществом можно обеспечить только тогда, когда есть подлинное сходство интересов полиции и граждан… Этого довольно трудно добиться в демографически сложных городских районах, с обилием этнического разнообразия»{798}. Разве случаи наподобие упрека в «расистском душке» в адрес суда в Лос-Анджелесе, оправдавшего О. Джей Симпсона, обвинений в «расовом профилировании» в адрес полиции штата Нью-Джерси или шумихи вокруг убийства полицией Амаду Диалло в Готэм-Сити Руди Джулиани[203] не подтверждают перечисленные выше выводы?

«Творя расово разнообразные общества из ранее гомогенных, – пишет политолог Гэри Фримен, – миграция усугубляет политический и социальный раскол»{799}. Фримен добавляет, что страна Эйзенхауэра и Кеннеди ныне балканизирована политически и социально – массовой иммиграцией, за которую никто не голосовал. Артур Шлезингер подчеркивает в «Разобщенной Америке»: «Враждебность одного племени к другому является одной из глубинных человеческих реакций… С начала времен массовая миграция порождала массовые противоречия»{800}.

Вывод Патнэма звучит зловеще: разнообразие расовых и этнических групп в обществе чревато распадом этого общества. Тем не менее, Америка намеревается принять 130 миллионов человек за четыре десятилетия, в основном иммигрантов из стран «третьего мира» и их детей. Каждый город США рано или поздно станет напоминать нынешний Лос-Анджелес. Патнэм видел в Лос-Анджелесе классический пример мультирасового, многонационального и многоязычного «рагу», где уровни подозрительности и недоверия выше, чем в любом другом месте. Ричвайн дополняет:

«Перечисляя точки наивысшего доверия, Патнэм выделяет такие места, как Нью-Гемпшир и Монтана, сельские Западная Виргиния и Восточный Теннесси, такие города, как Бисмарк, штат Северная Дакота, и Фримонт, штат Мичиган. Среди точек наименьшего доверия города Лос-Анджелес, Сан-Франциско и Хьюстон. К первой категории с максимумом доверия относятся, как правило, однородные белые поселения, а ко второй те, которые отличаются многообразием»{801}.

Хотя гипотеза Патнэма о том, что этническое многообразие вызывает напряженность и чревато социальной дезинтеграцией, известна много лет, американские лидеры, похоже, не обращают внимания на риск, которому они подвергают наше национальное единство.

«Это просто удивительно!» – констатирует Ричвайн и отмечает, что многообразие стало декларируемой целью:

«Достижение многообразия, особенно этнического разнообразия, является основной целью всех крупных корпораций, университетов и государственных учреждений. Верховный суд США постановил, что многообразие является «убедительным государственным интересом», который важнее существующих законодательных запретов на расовое квотирование при приеме в школу. Популярные политики регулярно произносят фразу «Наша сила в разнообразии»»{802}.