Просто дети - Патти Смит (2010)

Пожалуй, из всех наших знакомых по “Челси” самую большую роль сыграла художница Сэнди Дейли. В некотором роде отшельница, но очень радушная. Она жила рядом с нами в 1019-м, в комнате, где все было белым, даже пол. У порога полагалось снимать обувь. Над нашими головами висели или порхали наполненные гелием серебристые подушки – сувениры с ранней “Фабрики”. Таких комнат я никогда еще не видывала. Мы сидели босые на белом полу, пили кофе и смотрели альбомы фотохудожников. Иногда Сэнди казалась черной узницей своей белой комнаты. Она любила длинные черные платья, и мне нравилось следовать за ней по пятам – смотреть, как подол ползет по коридорам, по лестницам со ступеньки на ступеньку.

Сэнди много работала в Англии – в Лондоне Мэри Куант, пластиковых дождевиков и Сида Барретта. У нее были длинные ногти, и я дивилась, каким ловким движением она приподнимает звукосниматель с пластинки, умудряясь не испортить маникюр. Сэнди фотографировала в простой и изящной манере, не расставалась со своим “Полароидом”. Этот фотоаппарат она потом одолжила Роберту – первый “Полароид” в его карьере. Ранние фотографии Роберта Сэнди анализировала, как верный друг и авторитетный критик. Сэнди поддерживала нас обоих и спокойно сносила, не осуждая, все метаморфозы Роберта – как художника и человека.

Интерьер в номере Сэнди был не совсем в моем вкусе – скорее во вкусе Роберта, но там привольно дышалось после нашей захламленной каморки. Если мне требовалось принять душ или просто хотелось помечтать там, где светло и просторно, двери Сэнди всегда были передо мной открыты. Часто я устраивалась на полу рядом со своей любимой вещицей: большой серебряной чашей, похожей на блестящий колесный колпак. Посреди чаши плавал цветок гардении. Я слушала на проигрывателе “Beggars Banquet”[53], снова и снова, и аромат гардении разливался по пустынной комнате.

Подружилась я и с музыкантом Мэтью Рейчем. Его жилище было сугубо функциональным: все личное имущество Мэтью составляли акустическая гитара и тетрадка в черно-белой обложке. В тетрадку он с нечеловеческой скоростью заносил тексты песен и обрывочные мысли. Мэтью был невысокий и жилистый; с первого взгляда было ясно, что он помешан на Дилане. Прическа, одежда, манеры – Мэтью все взял из “Bringing It All Back Home”. Он женился на актрисе Женевьев Вейт – кажется, после молниеносного романа. Женевьев быстро смекнула, что Мэтью, конечно, неглуп при всем своем сумасбродстве, но до Дилана ему далеко. В итоге она сбежала с “Папой Джоном” из Mamas & Papas, а Мэтью остался бродить по коридорам отеля в элегантной рубашке с воротником на петельках и высоко завернутых брюках.

Мэтью был совершенно уникальная личность, хотя и строил из себя двойника Боба Дилана. Мы с Робертом его любили, но Роберт долго в его обществе не выдерживал. Мэтью оказался первым музыкантом, с которым я познакомилась в Нью-Йорке. Его одержимость Диланом была мне близка и понятна. Когда же Мэтью складывал свои песни, я понимала, что в песни можно превратить и мои стихи.

Я так и не выяснила, отчего он говорил скороговоркой – то ли сидел на амфетаминах, то ли его мозг от природы работал с амфетаминовой быстротой. Своими идеями Мэтью часто заводил меня в тупик или заставлял кружить по бесконечным лабиринтам непостижимых логических цепочек. Я чувствовала себя Алисой в гостях у Безумного Шляпника – отгадывала загадки без разгадок и несолоно хлебавши возвращалась вспять по шахматным клеткам, назад в мою собственную вселенную – тоже причудливую, но по-своему логичную.