Меня зовут Шейлок - Говард Джейкобсон (2016)

Струловичу не понравилось, как д’Антон произнес имена его родителей. Он увидел, что внесенное им предложение подернулось тленом. Оно повисло в воздухе, словно чье-то недоброе присутствие. Пока д’Антон говорил, оно приобрело форму, превратилось в кровожадного призрака, грозящего нарушать покой Золотого треугольника днем и тревожить сон его обитателей ночью. Струлович ощущал прикосновение этого призрака, чувствовал вкус, улавливал запах. Он хотел бы отозвать свою заявку и даже самую память о ней, лишь бы избавить имена родителей от мерзкого душка враждебной чужеродности, с которым они будут теперь отождествляться. Однако Струлович был не в силах обратить вспять древнее обвинение в незаконном вторжении, умело навешенное на них д’Антоном. «Моррис и Лия Струлович» – даже он, их собственный сын, готов был бежать от столь зловещего заклятия. «Моррис и Лия Струлович» – встань в полнолуние на высшей точке Элдерли-Эдж, трижды произнеси эти имена вслух, и врата адовы распахнутся.

Как бывает всегда, когда прежде не знакомый, но живущий по соседству человек становится врагом, Струлович начал встречать д’Антона повсюду: в ресторанах Золотого треугольника, на благотворительных обедах, в гостях у состоятельных коллекционеров, на концерте в манчестерском Бриджуотер-холле, даже на приеме Общества акварелистов в Лондоне. «Может, он мне мерещится? – думал Струлович. – Может, я вызываю его, словно духа, силой нашей обоюдной ненависти?» Струлович старался не встречаться с ним глазами и был уверен, что и д’Антон избегает его взгляда.

«Что со мной происходит?» – удивлялся Струлович. Уж не превратился ли он в одного из тех евреев, которым повсюду видится унижение собственного еврейства? Боже упаси! Подобные люди унижают только сами себя. Разве д’Антон – единственный христианин, который ему неприятен? Я не позволю, сказал себе Струлович, чтобы меня задевала мышиная возня.

Но что, если мышь особенно злобная? Злобная унылая мышь-мизантроп? Что же, на ее возню Струлович тоже научится взирать с утонченным англосаксонским безразличием.

Однажды, прогуливаясь по Натсфорду после долгого обеда с приятелем-адвокатом, Струлович оказался на краю маленькой, но гневной демонстрации перед зданием ратуши. Повод к ней, насколько он понял из раздаваемой литературы, подала компания, которая заключила с местным советом договор на переработку мусора, а кроме того, производила детали для трубопровода, соединяющего Тель-Авив с незаконными поселениями на Западном берегу.

– Какова цель данной демонстрации? – поинтересовался Струлович у одного из протестующих.

– Убедить совет расторгнуть договор.

– На строительство трубопровода в незаконных поселениях?

– На уборку и переработку мусора.

– В Натсфорде?

– Да.

– А как же наш мусор?

– Можно найти другую компанию. И потом, что значит небольшое неудобство в сравнении с…

– Вот именно, – согласился Струлович, хотя и не был уверен, чем неудобство, причиненное жителям Чешира, помешает строительству трубопровода на Западном берегу Иордана.

Протестующий пришел ему на помощь:

– Хотим создать побольше шума.

– В надежде вызвать резонанс?

– В конечном итоге – да.

«Когда бабочка взмахивает крыльями в Натсфорде…» – сказал про себя Струлович и тут заметил среди протестующих д’Антона. Он не успел ни подумать, ни вспомнить о собственном обещании – просто поддался порыву.

– День добрый! – крикнул он, а когда д’Антон обернулся, помахал ему рукой.

Д’Антону думать тоже было некогда. Возможно, он также поклялся не замечать Струловича, хотя у него и не имелось причин считать себя потерпевшей стороной, или же, напротив, пообещал, что не станет питать неприязни к тому, кто или что такое этот Струлович. Однако д’Антон оказался застигнут врасплох, и ему не оставалось ничего другого, как машинально кивнуть в ответ.

– Шумное сборище для нашего тихого графства, – заметил Струлович.