Жизнь и пиратские приключения славного капитана Сингльтона - Даниэль Дефо (1720,1724)

Мы около двух лет курсировали в тех морях, нападая главным образом на испанцев. Впрочем, мы не пренебрегали и захватом английских судов, или голландских, или французских, если они попадались нам на пути. В частности, капитан Вильмот напал на судно из Новой Англии, шедшее из Мадеры на Ямайку, и на другое, шедшее из Нью-Йорка на Барбадос со съестными припасами, – последний приз стал нам подспорьем. Но с английскими судами мы старались связываться возможно меньше по тем причинам, что, во-первых, если эти суда могли оказывать сопротивление, то дрались до конца; во-вторых, на английских судах, как мы обнаружили, добычи всегда оказывалось меньше, в то время как у испанцев обычно бывали деньги, а этой добычей мы лучше всего умели распоряжаться. Капитан Вильмот, естественно, бывал особенно жесток, когда захватывал английский корабль, чтобы в Англии узнали о нем как можно позднее и не так скоро приказали военным кораблям отправиться в погоню за ним. Но об этом я предпочитаю молчать.

За эти два года мы значительно увеличили свое состояние, так как на одном корабле захватили шестьдесят тысяч осьмериков, а на другом – сто тысяч. Разбогатев, мы решили стать также и могущественными, ибо захватили построенную в Виргинии бригантину, превосходный корабль и с прекрасным ходом, способный нести двенадцать пушек, а также большой испанский корабль постройки, похожей на фрегатную, который плавал столь же чудесно и который мы впоследствии при помощи хороших плотников снарядили так, что он мог нести двадцать восемь пушек. Но нам требовались еще люди, поэтому мы направились к Кампешскому[72] заливу, не сомневаясь, что сможем завербовать там столько народу, сколько потребуется. Так и оказалось.

Здесь мы продали шлюп, на котором я находился. Так как капитан Вильмот оставил за собой свой корабль, я принял в качестве капитана испанский фрегат, а старшим лейтенантом взял моего товарища Гарриса, смелого, предприимчивого парня, каких мало на свете. На бригантину мы поставили кулеврину[73]. Итак, у нас было теперь три крепких судна, с хорошим экипажем и припасами на двенадцать месяцев, так как мы захватили два или три шлюпа из Новой Англии и Нью-Йорка, шедших на Ямайку и Барбадос, груженных мукой, горохом и бочонками с говядиной и свининой. Дополнительные запасы говядины мы сделали на берегу Кубы, где били скот сколько угодно, хотя соли у нас было мало для того, чтобы заготовить мясо впрок.

Со всех захваченных кораблей мы брали порох, ядра и пули, ручное огнестрельное оружие и тесаки, а что до экипажа, то мы всегда забирали в первую очередь лекаря и плотника как людей, которые могут пригодиться во многих случаях. И они не всегда шли к нам неохотно, хотя ради собственной безопасности и могли утверждать, что их захватили силой, – забавный пример этого я привожу в дальнейших своих приключениях.

Был у нас один веселый парень, квакер[74], по имени Уильям Уолтерз, которого мы сняли со шлюпа, шедшего из Пенсильвании на Барбадос. Был он лекарем, называли его доктором; он не служил лекарем на шлюпе, но отправился на Барбадос, чтобы там «получить койку»[75], как выражаются моряки. Как бы то ни было, на борту находилась вся его лекарская поклажа, и мы принудили его перейти к нам. Был он, право, парень преуморительный, человек с отличнейшей рассудительностью и, кроме того, превосходный лекарь. Но, что самое ценное, был он всегда жизнерадостен, весел в разговорах, а к тому же смел, надежен и отважен не хуже любого из нас.

Уильям, как мне показалось, не имел ничего против того, чтобы отправиться с нами, но решил сделать это так, чтобы переход имел вид насильственного захвата, и поэтому явился ко мне.

– Друг, – сказал он, – ты говоришь, что я должен перейти к тебе, и не в моих силах сопротивляться, даже если бы я этого и хотел. Но я прошу, чтобы ты заставил хозяина шлюпа, на котором я нахожусь, лично удостоверить, что я был взят силой и против своего желания.