Ирландское сердце - Мэри Пэт Келли (2015)

– Сезанн, – пояснил Лео. – Мой любимый. А у вас хороший вкус, мисс Келли.

– И эта, – продолжила я, подходя к картине, на которой женщина играла на фортепиано.

– Ренуар, – прокомментировал Лео.

– Я так и подумала. Некоторые его работы были на Всемирной выставке.

Я подошла ближе к портрету женщины в шляпе. Лицо у нее было зеленым. Странно. Тем не менее она казалась такой живой. Женщина, с которой мне хотелось бы познакомиться. Я обернулась к Лео:

– А вот эта… она что…

Я остановилась.

Он засмеялся.

– Да, так и есть. Так что вы скажете о нашей коллекции?

– У меня нет слов, – начала я и тут заметила Гертруду, которая сидела в углу за широким столом в окружении кип бумаг. Она слышала наш разговор.

– Тут вы правы. Слов для них действительно нет, – сказала она. – Именно поэтому я заново изобретаю язык. Моя литература похожа на их живопись. Я беру слова по отдельности и перегруппировываю их так, как это никогда не делалось.

Она начала объяснять мне, как изучала работу человеческого сознания в качестве студентки медицинского факультета университета Джона Хопкинса, а сейчас пытается ухватить случайность наших мыслей. Я слушала ее с трудом, потому что вокруг было слишком много такого, на что хотелось смотреть. Меня влекла зеленолицая женщина. Я подошла ближе.

– Это какой-то конкретный человек? – спросила я.

– Жена Анри, – ответил Лео. – Она очень славная женщина, близкий друг моего брата Майка и его жены Салли. Мы все коллекционируем Матисса.

– Матисс, – повторила я.

Лео показал мне другие его работы. На всех были очень яркие краски и странные формы.

– Похоже, вы ошеломлены, – заметил Лео.

– Да, это так.

– И правильно. Хотя одного из его шедевров тут нет – «Голубую обнаженную» мы послали на Арсенальную выставку в Нью-Йорк. И она произвела там сенсацию.

Он тихонько посмеивался, будто шутил. Я кивнула и тоже улыбнулась.

О чем это он говорит?

– Вы, вероятно, знаете того ирландца, который помог все это устроить, – Джона Куинна, – сказал он.

– Знаю, – ответила я, ни капли не солгав, поскольку знала десятки разных Джонов Куиннов.

Исходя из того, что рассказывал Лео, этот конкретный Джон Куинн занимался всем сразу и был затычкой для каждой бочки. Жил в Нью-Йорке, хотя сам был родом из небольшого городка в Огайо. Крутой адвокат и влиятельная фигура в демократической партии, сообщил мне Лео.

К нам подошла и Гертруда.

– Все эти полотна, бесспорно, прекрасны, но вот здесь у нас находятся творения настоящего гения, – сказала она и развернула меня к стене, увешанной картинами с какими-то перекошенными деформированными изображениями.

– Пабло Пикассо, – объяснила она. – Ну уж о нем-то вы наверняка слыхали.

– Простите, нет.

– Она же из Чикаго, Гертруда, – сказал Лео.

– Придет время, когда о нем будет знать весь мир, – уверенно заявила Гертруда. – И даже в Чикаго!

– Ну, если он станет достаточно знаменитым, у нас в Чикаго точно появится что-то из его работ, – ответила я.

Вошедшая Алиса приблизилась к большому полотну.

– А это портрет Гертруды в исполнении Пабло, – сказала она.

Женщина на картине была вся одета в коричневое, волосы откинуты назад, но лицо…

– Вам кажется, что на меня не похоже, – сказала Гертруда Стайн.

– Не похоже, – согласилась я.

– Лео тоже сказал Пабло, что в действительности я не похожа на его портрет. «Она еще будет такой», – ответил ему Пабло. И он был прав. Я с каждым днем все больше и больше напоминаю этот портрет, – удовлетворенно отметила она, видимо, очень довольная собой.

– Дориан Грей наоборот, – вставила я.

– Выходит, образование у вас кое-какое есть, – констатировала Гертруда. – Университет Чикаго?

– Уроки английской литературы сестры Вероники, – ответила я. – В школе Святого Ксавье. А сейчас я учусь в Ирландском колледже и…