Ирландское сердце - Мэри Пэт Келли (2015)

Пробка действительно вырвалась из бутылки и ракетой полетела через всю комнату.

– «Большая Берта», парижская версия, – сказала я.

– Пейте, – приказала мадам Симон и наполнила мой бокал.

Я посмотрела на пузырьки, весело поднимавшиеся сквозь прозрачную золотистую жидкость, и подумала: «Почему бы не рассказать ей?»

– Хочу предложить тост. За миссис Питер Кили, то есть за меня.

Разумеется, они понятия не имели, о чем это я. Мое замужество было трудно объяснить и на французском, и на английском, однако мне все же удалось донести главную мысль: что церемония состоялась и что жених мой убыл. Я рассказала им, что ничего в моей жизни не изменится – включая и мое прежнее имя. Я останусь для всего мира Норой Келли, хотя на самом деле, пусть и втайне, буду Онорой Кили – кстати, это девичья фамилия моей бабушки.

Мадам Симон уже встречала Питера, когда он выступал в роли гида во время моих экскурсий.

«Pas mal», – сказала она тогда. Неплохо.

Никто из них особо не удивился этому известию. Они были пьяны. Я – замужем. Боши наступали.

Конечно, меньше часа назад я заверяла отца Кевина и Питера, что никому не расскажу о нашем венчании. Это была тайна. Но шампанское просто требовало каких-то хороших новостей.

Поэтому весь остаток этого сентябрьского дня мы пили за Питера и меня.

– Мне пора идти, – наконец сказала я. – Нужно попасть домой до темноты.

Садящееся солнце заливало студию чудесным розовым светом. Жаль, что со мной не было моей «Сенеки», чтобы сфотографировать мадам Симон. Мне почему-то и в голову не пришло снять Питера. Какой из меня будет репортер? Мне не хотелось фотографировать германские войска, марширующие по Елисейским полям. А что, если впереди там будет тот генерал из Страсбурга? Боже милостивый, не дай бошам победить. Жанна, где же ты?

– Почему бы мне не проводить вас домой? – предложила я мадам Симон.

– Нет. Я остаюсь тут, – заявила она и снова взмахнула саблей.

– Но разве в вашей квартире не безопаснее? Вокруг Нотр-Дама точно никаких боев не будет.

– Тут вообще не будет никаких боев, – сказала Жоржетта. – Наша армия бросила нас на произвол судьбы. Трусы.

Я была уже почти у двери, когда услышала чьи-то шаги: кто-то поднимался по лестнице.

Мадам Симон встала и вытянула руку с саблей вперед, как заправский фехтовальщик.

– En garde[156], – помимо воли вырвалось у меня.

Стук в двери показался слишком деликатным для солдата бошей, к тому же этот человек говорил по-французски. Знакомый голос. Луи!

Я открыла дверь, и туда сразу же ворвался Луи Дюбуа.

– Как хорошо, что вы здесь. Я искал вас на квартире, – сказал он мне.

Он возвратился в коридор, подхватил свою треногу и фотокамеру и занес их в студию мадам.

– Сохраните у себя мое оборудование. А вот ключ от моей лаборатории. Как пользоваться проявочной комнатой, вы знаете. Попытайтесь поддерживать бизнес на плаву, пока я не вернусь.

Мадам Симон и Жоржетта стояли, уставившись на него. Еще один безумный момент в этот сумасшедший денек.

– Ох, Луи! Единственными туристами в Париже скоро будут немецкие солдаты.

– Э, дамы, так вы еще не знаете последних новостей! Немецкая армия свернула в сторону от Парижа, – сообщил он.

– Что? Почему?

– Думаю, генералы бошей планируют окружить наши войска. Уничтожить их полностью, чтобы потом войти в Париж уже безо всякого сопротивления. Думают, что мы уже побеждены. Но это дает нам шанс. Мы будем сражаться с ними на Марне. Я сейчас ухожу прямо на фронт в составе нашего парижского отряда и…

Он сделал паузу, а потом вскинул руки одним из чисто французских жестов, которые мне никогда не повторить.

– Мы едем на фронт в тридцати милях отсюда на такси.

Мадам Симон, Жоржетта и я настояли на том, чтобы проводить Луи, и все вместе спустились к ожидавшему внизу такси. Шофер сообщил нам, что вначале поедет к Дому инвалидов, месту общего сбора.