Ирландское сердце - Мэри Пэт Келли (2015)

К нам вышел шеф-повар, месье Коллар. Я бы назвала его «пухлый толстячок». На нем были белая шапочка и белый передник, лицо раскраснелось на жаркой кухне. Он поцеловал мне руку. Боже, вот что значит Париж! Ура.

Анри принес счет. Пять франков – целый доллар. Ничего себе! Самый дорогой обед в «Бергхоффе» стоил всего пятьдесят центов. С другой стороны, в «Бергхоффе» я никогда в жизни не ела ничего подобного.

Когда я собралась уходить, появились и другие посетители. Анри поставил наполовину полную бутылку «Поммар» на полку и сказал:

– Pour vous au revoir.

Вероятно, он оставил его для меня на следующий раз.

В отеле Стефан поинтересовался, понравился ли мне ужин.

– Oui, – ответила я. – Но cher.

– Сколько?

– Пять франков.

– Очень разумная цена для Парижа, – фыркнул он.

Я мысленно проводила вычисления. Учитывая пять франков от Мэри Зандер, моих денег хватит на двадцать таких ужинов. Что же делать? Кушать дважды в неделю? А мне хотелось кушать именно так. Еще coq au vin, еще профитролей и бокал вина из персональной бутылки бургундского, ожидающего меня на полке в углу. Теперь мне стало понятно, почему бабушка Майра так мечтательно говорила о Новом Орлеане – порте, где они высадились с бабушкой Онорой, приплыв из Ирландии.

– Ах, эти бенье[47] в «Кафе дю Монд»! – говаривала она.

Ей хотелось там остаться.

– Я была готова на все, лишь бы не уезжать оттуда, – как-то сказала она, и я догадалась, что это все тесно связано с ее красной шелковой шалью.

Теперь я ее понимала. Потому что сама рассматривала вариант стать воровкой, чтобы иметь возможность платить за профитроли.

Ночью я спала плохо и рано встала. В этот день уезжала Мэри Зандер, и я собиралась перехватить ее до отъезда. Мне хотелось услышать ее мнение насчет подстрекательства мадам Симон и ее жульничества.

Завтрак в отеле «Ритц» отнюдь не petite. Меня позабавило, что богатые получают столько всего бесплатно. Мэри попросила официанта принести мне все, что я пожелаю. Поэтому я заказала une omelette avec jambon. Омлет с чем-то там.

– С ветчиной, – уточнил официант по-английски.

Объясняя свою дилемму, я очень тщательно подбирала слова. В конце концов, Мэри Зандер ведь отправилась в «Максим» в подделке под платье от Чарльза Уорта. Я запиналась, кружа вокруг да около, пока она не остановила меня.

– Мадам Симон предоставляет услуги, – сказала она. – Мой муж никогда не позволил бы мне купить настоящего Уорта. Он говорит, что для него стать богатым не означает потерять мозги. Его девиз – знать цену деньгам, и если люди в Буффало решат, что мое платье – оригинал, что из того? В каком-то смысле я создаю рекламу Уорту, обеспечиваю ему новых покупателей.

– Значит, вы не расскажете своим подругам о мадам Симон?

Мэри Зандер засмеялась.

– Только очень и очень близким подругам. Ох, Нора, вы слишком уж совестливы для женщины, в одиночку пробивающей себе дорогу в Париже.

«А ведь она права», – подумала я. К пяти часам о съеденном утром омлете остались лишь воспоминания. Я была голодна. В «Л’Импассе» решила не идти. Поэтому на один франк купила большой кусок сыра, fromage, – самого дешевого, который был представлен в огромном ассортименте в расположенном на соседней улице Сен-Антуан магазине, который так и назывался – fromagerie. Здесь была куча продовольственных магазинчиков, и каждый выставлял на витринах свой специфический профильный продукт: фрукты, овощи, мясо, рыбу. На углу находилась эффектная кондитерская – сплошные мрамор и стекло, – где стояли коробки, полные всевозможной выпечки, которая сияла кремом и шоколадом. Но все это было очень cher. Покупая багет за пятьдесят сантимов, я смотрела в пол. Довольно дешево. Если бы хлеб стоил слишком дорого, в Париже поднялся бы бунт. Не из-за этого ли начались все проблемы у Марии-Антуанетты? «Нет хлеба? Пусть едят пирожные». Но не по таким же ценам.