Дочь Сталина - Розмари Салливан (2015)

20 марта, вечером перед отлетом из Тбилиси, из-за непереносимого стресса от беспокойства, не останется ли она одна в Москве, у Светланы началось недомогание, которое показалось ей сердечным приступом. Вечером в четверг она легла спать, чувствуя боли в груди и левой руке, а также одышку. В конце концов, она разбудила Ольгу и попросила вызвать врача. Как это могло случиться, когда она приготовилась к побегу! Ольга в ужасе смотрела, как у матери синеет кожа. Она решила, что Светлана умирает.

В больнице врачи нашли, что у Светланы был не сердечный приступ, а сердечно-сосудистый спазм, вызванный стрессом. Ей начали настойчиво предлагать остаться в больнице на пару недель, чтобы пройти обследование. Светлана немедленно почувствовала подозрение. Почему надо оставаться на две недели и почему именно сейчас? Один ее друг связался со своим знакомым, работающим в больнице, и выяснил, что ее состояние не требует длительной госпитализации. Тогда Светлана пришла к выводу, что это указание пришло из Москвы. Они хотели не дать ей уехать из Грузии.

Конечно, Светлана была права: в Москве знали о каждом ее шаге. В тот самый вечер, когда ее увезли в больницу, Политбюро решало их с дочерью судьбу. В совершенно секретном документе от 20 марта 1986 года был по минутам записан протокол собрания, которое вел Михаил Горбачев и на котором присутствовали как минимум пятнадцать партийных функционеров, в том числе товарищи Громыко и Лигачев.

На повестке дня стояла война в Афганистане (обсуждалось психологическое состояние лидеров страны) и телеграмма от Адена – СССР в то время был главным сторонником Йемена. Аден спрашивал разрешения «казнить пятьдесят человек». Эта мера не получила одобрения, поскольку «такие действия могут привести к конфликту внутри страны». Затем обсуждали, не назвать ли новый ледокол в честь Брежнева. Тут все согласились, но решили, что этот ледокол должен быть спущен на воду без особой шумихи. В эти смутные времена имя Брежнева было не очень-то популярно.

Затем товарищ Горбачев сказал: «Есть еще один вопрос» и прочитал письмо Светланы Аллилуевой. Товарищ Виктор Чебриков, председатель КГБ СССР, заметил: «Первые письма были хороши, но это – просто великолепно. Кажется, о половине своих проблем она даже не упомянула. Сегодня вечером ее увезли в больницу с сердечным приступом».

Горбачев ответил: «Нам нужно что-то решить насчет ее дочери и личной встречи». Сам он не хотел встречаться со Светланой: «Если я пойду на эту встречу, то придется говорить о Сталине, Сталинграде и так далее». Для Горбачева это была больная тема. После обсуждения было решено, что со Светланой встретится товарищ Е.К. Лигачев.

Светлана была права, предполагая, что КГБ следит за ней, но ее одержимость мыслью о том, что государство пытается контролировать ее, была паранойей. На самом деле, они не знали, что с ней делать. Очень грустно, что именно такой приступ подозрительности произошел со Светланой, когда позвонил ее сын Иосиф. Она не дала ему шанса попытаться принести извинения. Светлана сразу разозлилась. Почему он позвонил именно сейчас? Он не удосуживался позвонить ей восемнадцать месяцев – ведь мог он звонить хотя бы Ольге! Неужели у него такие крепкие связи с властями, что ему уже сообщили, что она в больнице? Светлана грубо ответила Иосифу: «Ты что, хоронить меня собрался? Еще не время». После этого они оба повесили трубки.

Светлана была уверена, что власти собираются использовать ее сына, чтобы не дать ей уехать. Возможно, она слишком долго прожила в Советском Союзе. Привычка подозревать всех и вся так глубоко въелась в ее душу, как и в души многих ее сограждан, что Светлана уже не могла видеть реальность такой, какая она есть. Она везде искала скрытый подтекст.