Двенадцать детей Парижа - Тим Уиллокс (2013)

– Можно я буду есть стоя? Мне так удобнее.

– Пожалуйста. Это поможет ребенку.

– Правда? То есть я стану на голову, если вы скажете, но в прошлые разы повитухи советовали мне весь день не вставать с постели.

Алис отреагировала на эти слова недовольным молчанием и выпяченной губой.

– Скажи спасибо, что до тебя не добрались хирурги, хоть у них и чесались руки, – проворчала она потом. – Могильщики и священники поживились бы тогда за твой счет.

Старуха схватила одну из маленьких мисок, и они принялись за еду. Карла нахваливала угощение, а хозяйка причмокивала, вздыхала и облизывала губы. Итальянка вдруг почувствовала прилив нежности к старой женщине, такой глубокой нежности, что она даже растерялась, и слезы вновь потекли у нее по щекам. Алис подвинула опустевшую миску к кувшину, и Карла снова наполнила посуду, не жалея меда. Слеза упала прямо в миску, и графиня извинилась. Потом она поставила кувшин и отхлебнула чаю.

– Наша Мать любит слезы всех своих детей. Они напоминают ей, что мы достойны цены, которую она за нас заплатила, – сказала мать Гриманда. – Особенно слезы счастья. Давай подогреем чай.

– Не нужно. Мед хорошо запивать холодным.

Карла снова глотнула чаю и взяла себя в руки. Что-то она сегодня расчувствовалась.

«Сыграй для нее», – услышала она вдруг шепот Ампаро.

Этот голос звучал так отчетливо, что итальянка оглянулась. Она не увидела ни света, ни сияния и была разочарована, но затем ее взгляд упал на футляр виолы, валявшийся среди всякого хлама.

– Что она сказала? – спросила Алис.

– Попросила сыграть для вас.

– Скрипка твоя? Это не добыча? Только ее нам не хватало!

– Гриманд ничего у меня не взял. Я не понимаю почему. Он так… – Карла умолкла, не зная, как продолжить фразу.

– Мой сын безумен, кровожаден и прекрасен, – вздохнула старуха. – У него свои дела, у тебя свои, и женщина не будет совать в них свой нос. Но его власть заканчивается за этим порогом. Так что если он тебя беспокоит, дай нам знать.

– Я не пленница – по крайней мере, у меня сложилось такое впечатление.

– Ладно, оставим это. Ты можешь играть?

– Да. Пока не начались схватки.

– Нельзя отказывать ангелу, любовь моя. И остальные тоже с удовольствием послушают.

Взяв футляр с виолой, Карла почувствовала приближение схваток и обрадовалась – следующая пауза даст ей возможность сыграть. Опершись на футляр, она некоторое время сражалась с болью. На этот раз схватки были сильнее, и от боли перед ее зажмуренными глазами заплясали огненные точки, однако сил они отняли меньше, чем тогда, во дворе, когда она едва не лишилась чувств. Женщина поняла, до какой степени была испугана, несмотря на показную храбрость. Она потянулась, развязала шнурки футляра, достала виолу и села на краешек стула.

Живот по-прежнему мешал ей, а когда она развела ноги, ребенок опустился в такое положение, что играть было невозможно. Тогда Карла приподняла виолу, сдвинула колени, прислонила инструмент к внешней стороне левого бедра и повернулась к нему. Поза была не самая лучшая, но приемлемая.

– Ампаро была из Испании. Она позаимствовала эту Follia[24] из танцев погонщиков быков, среди которых выросла, – рассказала итальянка. – Это не пьеса в обычном понимании, у нее нет определенной формы или темы, хотя она исполняется в тональности ре-минор. Мы никогда не знали заранее, куда она нас заведет. Каждый раз она звучала по-разному.

Карла вдруг застеснялась, что случалось редко. Она играла для принцев и бродяг, но такой аудитории у нее еще не было. Роженица повернула голову и посмотрела на Алис. Старуха кивнула. Карла черпала мужество от ангела у себя за спиной.

– Ампаро говорила, что нужно играть так, словно пытаешься поймать ветер, – добавила она.