Двенадцать детей Парижа - Тим Уиллокс (2013)

Карла закрыла глаза и позволила духу Ампаро войти в ее сердце. Она вспоминала счастливые дни, проведенные вместе с подругой. Такие разные, что даже трудно себе представить, они вместе создавали музыку. Как выразился Матиас, странные пути соединили их с Ампаро, а также их обеих с ним… И не менее странные пути привели ее за этот стол. В обычных обстоятельствах итальянка спрашивала бы себя, что здесь происходит, и сама формулировка этих вопросов исключала бы самые важные ответы. Но теперь Карла чувствовала себя дома, сама не зная почему. Она нигде не находила покоя – ни в мрачном мавзолее, который воздвигли для нее родители, ни в доме, где она прожила двадцать лет. Это чувство приходило к ней лишь ненадолго: когда она уносилась в бесконечный мир музыки и когда скакала верхом. А еще среди страданий и хаоса в госпитале Мальты. В объятиях Матиаса. И как ни странно, здесь, в этой убогой халупе.

Печаль острой иглой пронзила ее сердце. По щекам потекли слезы.

– Простите, мадам, – всхлипнула графиня.

– Не сдерживай слез, любовь моя.

– Я совсем растерялась.

Алис протянула руку через стол, и Карла сжала ее.

– Матиас пропал, Орланду пропал, – пробормотала итальянка. – Дети, которых я целовала на ночь, убиты, а я слушала их предсмертные крики. И ничего не делала. Повсюду безумие, жестокость, убийства, жадность…

– Только не здесь, любовь моя, не здесь.

Карла не удержалась и посмотрела на открытую дверь, за которой было видно происходящее во дворе.

– Оставь их, пусть развлекаются.

– Они развлекаются с трофеями, вырезанными из человеческой кожи.

– Когда-нибудь и голова моего сына украсит городские стены.

– Злом зла не поправишь.

– Женщина этого и не говорит. Она лишь указывает – в полном согласии с твоими словами, – что варварство и низость всего лишь грани мира людей.

– Но почему так? Разве мы все не сыты этим по горло?

– Забудь о политике, любовь моя. Не ищи ответы там, где их нет.

– Значит, мы беспомощны?

– Вовсе нет. Мы не можем остановить творимое зло и тем более отомстить. Люди слишком заняты тем, что происходит с ними. В головах и пиках недостатка никогда не будет. Но это они беспомощны. Это они продали свои души идолам, которых сами же придумали. Только нам не обязательно заражаться их безумием и злобой. Мы можем пригласить сюда их ужасы, а можем и не делать этого. Мы можем жить так, как предназначено Матерью Природой, прямо здесь и сейчас, причем неважно где, потому что мы существуем и настоящее – это мы: ты, и твой ребенок, и Ампаро, и то, что осталось от меня, старой чертовки.

– Мои туфли наполнены кровью, по которой они ступали. Это не так легко забыть.

– Простая женщина не просит тебя забыть, и не говорит, что это было легко. Но мы можем обращать внимание только на то, что делает нас больше, а не меньше.

– Но именно ваш сын… – начала было Карла, но прикусила язык.

– Мой сын бессчетное число раз разбивал мое старое сердце. Так поступают все сыновья, а матерям остается лишь прощать. Они мужчины. Они чудовища, даже те, кого считают – и особенно те, кто сам себя считает, – венцом Творения. Но мы не можем устоять перед ними, как невозможно выйти под дождь, не намокнув. Они боятся жизни, даже если не испытывают страха перед смертью, потому что нутром чуют, что не в состоянии подчинить ее, как бы ни пытались. Поэтому они сочиняют свои чудесные сказки – за этот талант следует отдать им должное – и говорят: «Таким и должен быть мир». Они хотят властвовать над миром «каким он должен быть», вместо того чтобы жить в том, каков он есть. И поэтому мужчины всегда воюют, друг с другом, сами с собой и с самой Жизнью. Свою проклятую выдумку они называют «цивилизацией». Париж ее центр, говорят нам, и это лучшее доказательство, чем все те, что может предложить тебе старая ведьма.

– У меня тоже есть сын.