Горбун, Или Маленький Парижанин - Феваль Поль Анри (1993)

— Что же его вынуждает играть?

— Клятва.

— И кому он ее дал?

— Человеку, который погиб.

— Как звали этого человека?

— Вы прекрасно это знаете, монсеньор. Его звали Филипп Лотарингский, герцог де Невер.

Регент склонил голову.

— Прошло уже двадцать лет, — тихо проговорил он, и голос его изменился, — а я ничего не забыл, ничего! Я любил беднягу Филиппа, и он любил меня. С тех пор как его убили, не знаю, довелось ли мне пожать по-настоящему дружескую руку.

Горбун пожирал его взглядом. Черты его отражали борьбу чувств. Он открыл было рот, намереваясь заговорить, но огромным усилием воли совладал с собой. Его лицо вновь стало непроницаемым.

Филипп Орлеанский поднял голову и заговорил, медленно произнося каждое слово:

— Я был в близком родстве с герцогом де Невером. Моя сестра вышла замуж за его кузена герцога Лотарингского. Как правитель и как свойственник я обязан оказывать покровительство его вдове, которая к тому же является женой одного из моих самых близких друзей. Если дочь Невера жива, я обещаю, что она станет одной из самых богатых наследниц и выйдет за принца, если того пожелает. Что же касается убийцы бедняги Филиппа, то обо мне говорят, что у меня одно-единственное достоинство — я легко забываю обиды, и это правда: мысль о мщении родится и умирает во мне в ту же самую секунду, но тем не менее когда мне сообщили: «Филипп убит!» — я тоже дал клятву. Сейчас, когда я правлю государством, покарать убийцу будет не мщением, но правосудием.

Горбун молча поклонился. Филипп Орлеанский продолжил:

— Мне нужно еще многое узнать. Почему этот Лагардер так поздно обратился ко мне?

— Потому что он сказал себе: «Я желаю, чтобы в день, когда я откажусь от опекунства, мадемуазель де Невер была взрослой и могла отличать друзей от врагов».

— У него есть доказательства?

— Кроме одного.

— Какого?

— Доказательства, изобличающего убийцу.

— Он знает убийцу?

— Полагает, что знает, и у него есть некая примета, чтобы подтвердить свои подозрения.

— Но примета не может служить доказательством.

— Очень скоро ваше королевское высочество само будет судить об этом. Что же до доказательств рождения и тождества девушки, тут все в порядке.

Регент опять задумался.

— А что за клятву дал этот Лагардер? — спросил он после некоторого молчания.

— Он поклялся быть этому ребенку за отца, — отвечал горбун.

— Так, значит, он был там в момент убийства?

— Да, Невер, умирая, доверил ему опеку над своей дочерью.

— Но Лагардер обнажил шпагу, чтобы защитить Невера?

— Он сделал все, что мог. Когда герцог умер, он унес ребенка, хотя был один против двадцати.

— Да, я знаю, что в мире не было шпаги грознее, — тихо обронил регент, — но в ваших ответах, сударь, есть некоторая неясность. Если этот Лагардер принимал участие в бою, то как вы объясните, что у него имеются только подозрения относительно убийцы?

— Дело было темной ночью. Убийца был в маске. Он нанес удар сзади.

— Удар нанес сам господин?

— Да, удар нанес господин. После удара Невер упал, крикнув: «Друг, отомсти за меня!»

— И этим господином, — с явным сомнением в голосе спросил регент, — не был маркиз де Келюс-Таррид?

— Маркиз де Келюс-Таррид скончался много лет назад, — отвечал горбун, — а убийца жив. Вашему королевскому высочеству достаточно сказать только слово, и Лагардер сегодня же ночью предстанет перед вами.

— А, так значит, Лагардер в Париже? — оживился регент.

Горбун понял, что сказал лишнее.

— Ну, если он в Париже, — бросил регент, — он мой! Он несколько раз дернул за сонетку звонка и приказал вошедшему лакею:

— Немедленно ко мне господина де Машо!

Господин Машо был начальником полиции.

Горбун успокоился.