Горбун, Или Маленький Парижанин - Феваль Поль Анри (1993)

— Благодарю вас за него, матушка. А других доказательств у вас нет?

— У меня есть свидетельство одной достойной женщины и ее внука. Анри де Лагардер…

— Мой муж, матушка.

— Твой муж, дочь моя, — понизив голос, продолжала принцесса, — не нападал на Филиппа де Невера, а защищал его.

Аврора бросилась матери на шею и, отбросив всю свою холодность, стала покрывать ей лоб и щеки поцелуями.

— Это ты благодаришь меня за него, — печально улыбнувшись, заметила принцесса.

— Да нет же! — вскричала Аврора, поднося к губам руки матери. — Я рада, что мы снова вместе, дорогая матушка, ведь я тебя люблю и уверена, что ты его тоже полюбишь. Так что же ты сделала?

— У регента, — ответила принцесса, — есть письмо, в котором доказана невиновность Лагардера.

— Благодарю! Благодарю тебя! — воскликнула Аврора. — Но почему же его до сих пор здесь нет?

Принцесса знаком велела Флор подойти.

— Я прощаю тебя, крошка — целуя цыганку в лоб, проговорила она, — карета готова. Ты должна поехать и найти ответ на вопрос моей дочери. Ступай и возвращайся скорее, мы ждем.

Донья Крус выбежала из комнаты.

— Ну, дитя мое, — проговорила принцесса, подводя Аврору к дивану, — скажи: смирила ли я в себе гордыню знатной дамы, которую ты испытала на себе, еще не зная меня? Достаточно ли я покорна высоким повелениям мадемуазель де Невер?

— Матушка, вы так добры… — начала Аврора. Они уселись, и госпожа Гонзаго перебила дочь:

— Я люблю тебя, вот и все. Еще недавно я боялась за тебя, а теперь мне ничего не страшно: у меня есть верное средство.

— Какое средство? — с улыбкой спросила девушка. Принцесса несколько секунд молча смотрела на дочь, потом ответила:

— Любить его, чтобы ты любила меня. Аврора бросилась ей в объятья.

Между тем донья Крус, пройдя через гостиную Гонзаго, оказалась в передней, но тут до ее слуха донесся шум. На лестнице шел громкий спор. Кто-то, чей голос она, как ей показалось, узнала, распекал слуг и камеристок принцессы Гонзаго. Те, собравшись в батальон по ту сторону двери, обороняли вход в святая святых.

— Вы пьяны! — слышались голоса лакеев, а горничные визгливо кричали: — У вас все сапоги в штукатурке, а волосы в соломе! В хорошеньком же виде вы хотите появиться перед принцессой!

— Черт бы вас всех побрал, бездельники! — отвечал им осаждавший. — При чем тут штукатурка, солома и мой вид? Когда выходишь из места, где я был, к себе не приглядываешься!

— Вы, должно быть, из кабачка? — хором осведомились слуги.

— Или из арестантской? — вторили им лакеи. Донья Крус остановилась и стала прислушиваться.

— Вот наглое отродье! — не унимался голос. — Ступайте и доложите своей госпоже, что ее кузен, маркиз де Шаверни, требует, чтобы его приняли, и немедленно!

— Шаверни! — изумленно повторила донья Крус.

Слуги за дверью, похоже, начали совещаться. В конце концов они изволили признать маркиза де Шаверни, несмотря на его необычный наряд и выпачканные штукатуркой сапоги. Все знали, что господин де Шаверни — кузен Гонзаго.

Однако ожидание, по-видимому, показалось маркизу слишком долгим. Послышался шум борьбы, за которым последовал грохот, который издает человек, катящийся вниз по лестнице. Дверь распахнулась, и в ней показалась спина маленького маркиза, обтянутая роскошным кафтаном господина де Пероля.

— Победа! — вскричал он, отбиваясь от нападавших обоего пола, которые вновь на него набросились. — Эти чертовы негодяи чуть было не рассердили меня!

С этими словами маркиз захлопнул дверь перед носом у слуг и запер ее на задвижку. Обернувшись, он увидел донью Крус. Прежде чем она успела отскочить или как-то защититься, Шаверни со смехом схватил ее в охапку и поцеловал. Мысли такого рода приходили к маркизу внезапно, без всякого предупреждения. Он никогда и ничему не удивлялся.