Гарем, или Пленница султана - Бертрис Смолл (1978)

– Ты полагаешь, что знаешь мои вкусы?

– Красота, ум, искренность, независимость и, наверное, некая тайна?

– Отыщи мне хотя бы одну женщину, обладающую всеми этими достоинствами, Хаджи-бей, и я буду счастливейшим из мужчин.

– Я найду ее, мой принц, и ты будешь счастлив!

По приказу султана двадцать пятый день рождения Селима праздновала вся империя, от Балкан до границ с Персией. Селим прибыл в Константинополь неделей раньше, и по приказу отца ему отвели покои в Ени-серале.

Почти все время Селим проводил в одиночестве, ведь при османском дворе – в отличие от европейских – не было благородного юношества, из которых принцы могли бы выбирать себе друзей. Прибавьте сюда одинокое детство… Неудивительно, что в столице Селиму было неуютно. И гораздо лучше он чувствовал себя среди крымских татар – своей личной охраны. Он уже показал себя искусным воином и, следовательно, заслужил их уважение. Что же касается верховой езды, то в этом ему не было равных, а копье он метал так далеко, как никому другому не удавалось. А как владел он кинжалом и ятаганом!..

С отцом Селим виделся три раза. Как и надеялась Кесем, ее сын сумел произвести приятное впечатление на Баязета. Во время первой встречи оба испытали неловкость. Отец и сын были друг другу практически чужими. Но вдруг Селим, в отчаянной попытке завести беседу, вздумал упомянуть о том, что пишет стихи. И Баязет оживился – ведь он тоже увлекался стихосложением! Таким образом отношения наладились, и между ними даже завязалась дружба.

Селим увиделся также и со старшим братом, которого пригласили на пир. Разгоряченный запретным удовольствием – вином – и воинственно настроенный под влиянием нескончаемого брюзжанья матери, Ахмед с подозрением разглядывал брата, приветствовавшего его низким поклоном.

– Наш отец оказал тебе великую честь, – проворчал он.

– Он почтил не меня, а последнее желание моей умирающей матери, – ответил Селим.

– Но наследник я, а не ты!

– Воля моего отца для меня закон.

– Моя мать говорит, что ты хочешь украсть у меня трон. Но я сказал ей, что она ошибается. – Подняв чашу с вином, Ахмед осушил ее до дна.

Селим улыбнулся.

– Я не стану красть у тебя трон, брат мой. – Снова улыбнувшись, он про себя добавил: «Жирный болван, трон не твой и никогда твоим не будет!»

Однажды ага тайно провел Селима в особую комнату наверху, из которой можно было видеть женскую баню Эскисерале. Ни разу не доводилось принцу видеть столько женщин сразу, тем более – обнаженных женщин.

– Сколько женщин у моего отца? – спросил он, не в силах отвести взгляд от поразительного зрелища, что открывалось внизу.

– Сейчас у него приблизительно три сотни, – ответил Хаджи-бей. – Гедиклей – сто десять, еще три кадин, пять икбал и примерно дюжина гёзде. Остальные – просто служанки.

Принц промолчал, а ага мысленно посмеивался; он никогда не был мужчиной, но это не мешало ему стать знатоком женских прелестей. Под его неусыпным надзором только самые изысканные красавицы проходили обучение, чтобы стать гедикли. Откинувшись на подушки, Хаджи-бей и Селим любовались живой картиной, которая открывалась их глазам в нижнем зале.

Баня представляла собой сооружение из бледно-розового мрамора под куполообразной крышей из розоватого стекла. В стенах имелись ниши, отделанные темно-синей и кремовой плиткой, и в этих нишах были установлены золотые краны в виде цветков, откуда били струи горячей и холодной воды, наполнявшие глубокие, в форме раковин, бассейны. В центре зала располагались несколько прямоугольных скамей из розового мрамора, которые использовались для отдыха или массажа. Роскошный фон для сонма прекрасных женщин султанского гарема – и смуглых испанок, и девушек из Прованса и Италии с их золотистой кожей, и египтянок, темных, как кофе, и молочно-белых гречанок и черкешенок, а также угольно-черных девушек из Нубии.