Гарем, или Пленница султана - Бертрис Смолл (1978)

– Тогда тебе, наверное, будет трудно привыкнуть к нашим порядкам, но мы постараемся облегчить твое положение, насколько это возможно. Однако тебе предстоит многому научиться, так что времени сетовать на судьбу не останется. Сейчас мы разговариваем по-французски, но вы как можно скорее должны заговорить по-турецки. И, ничего не зная сейчас о наших обычаях, вы имеете в запасе всего пять месяцев, – если хотите предстать перед султаном и его сыном. Помимо учебы, у вас будут еще и обязанности по хозяйству.

Надеюсь, вы не думаете, что мы тут только и делаем, что красим ногти, поглощаем сладости и дожидаемся, когда нас потребуют к султану. О-о, нет-нет! На каждую девушку возложены нетрудные домашние дела, которые, однако же, надлежит исполнять каждый день. Есть – еще баня и, разумеется, учение. Вас ожидает очень насыщенная жизнь – вот увидите!

День пролетал один за другим, и почти сразу же стало ясно, что госпожа Рефет не лукавила – у них действительно не было времени для грусти и тягостных раздумий. Три новенькие девушки довольно быстро выучились говорить по-турецки, и лучше всех получалось у Сиры. Ей и прежде нравилось изучать языки, и она, к тому же, была очень способной ученицей. Изучали они также и историю Османской империи, поскольку Хаджи-бей был уверен: чтобы быть готовым к будущему, нужно хорошо знать прошлое.

Нравы, манеры, искусства Турции – занятия могли длиться часами до самого вечера. Девушки учились музыке и танцам, которым турки придавали важное значение. Зулейка оказалась превосходной музыкантшей, ведь восточная музыка была уже привычна ее уху. Фирузи блистала в танцах и любила петь песни своей страны, подыгрывая себе на гитаре. Музыка и танцы не были коньком Сиры, однако она отличалась упорством и прилежанием, так что вполне овладела этими искусствами – тем более что плач тростниковой дудки напоминал ей протяжное пение милой ее сердцу шотландской волынки.

Каждой девушке полагалось уметь вышивать – с этим они уже справлялись, – а также читать и писать. Сира и Зулейка умели и то, и другое – на своих родных языках, конечно же. Турецкому же письму их обучала пожилая ученая дама по имени Фатима. Сира помогала Фирузи, которой наука письма поначалу давалась с трудом, – а читала она еще хуже. Однако Сира была терпелива, и постепенно Фирузи начала делать успехи – к собственному восторгу и гордости.

С каждой проходившей неделей новая жизнь становилась для них все более понятной и привычной. И проще всего было Зулейке; ведь при дворе императора династии Мин женщины вели очень скрытный образ жизни, и только тягостные воспоминания о том, как поступила с ней коварная наложница шаха, по-прежнему терзали китаянку. Но мало-помалу девушке удалось отрешиться от этих мыслей – по крайней мере, настолько, чтобы не горевать, отвлекаясь от повседневных дел.

Фирузи же, чей дом в горах был открыт навстречу всем ветрам, могла бы счесть себя узницей, не будь она так очарована и поражена красками, звуками и роскошью своего нового существования. Девушка потеряла все – дом, семью и жениха; но здравый смысл подсказывал, что она – хоть умри! – не сможет вернуть утраченное. И если подумать – то как могла бы обернуться ее судьба, если бы не Хаджи-бей? Поэтому Фирузи благодарила Бога и принимала свое положение как данность. А природная жизнерадостность сделала остальное.

Труднее всего приходилось Сире. Выросшая в свободолюбивой Шотландии, где она привыкла ходить и ездить куда угодно по собственной воле, девушка страдала в замкнутом пространстве гарема. Ее мир теперь ограничивался стенами ода, бани, женской мечети и сада. И временами ей казалось, что она бы отдала все на свете – лишь бы вскочить на коня и пуститься галопом по полю! Как и Фирузи, она смирилась со своим новым положением, но иногда бедняжке казалось, что она вот-вот сойдет с ума.