Последний пир - Джонатан Гримвуд (2013)

Кровать у нас была огромная, с толстыми прочными ножками, загибавшаяся кверху в изножье и изголовье, инкрустированная черными породами дерева из Ост-Индии и светлыми из Малакки. В облике этой кровати слились воедино старые добрые ценности и современная любовь к изящным формам. Прямо как в отце Виржини, который нам ее подарил, — вместе с двумя дюжинами тончайших простыней и настенным гобеленом.

Раньше Виржини во всем искала одобрения отца. Теперь ей необходимо было мое одобрение. Наблюдая, как осторожно она пьет воду из стакана, я понимал, что хочу того же.

Она отдала мне стакан, и я бережно поставил его на буфет. Затем положил Виржини на подушки и принялся страстно целовать, отчего она робко улыбнулась.

— У меня изо рта пахнет…

— Очень приятно.

Мы снова целовались, и ее губы наконец стали мягче, а соски — тверже, когда я сквозь сорочку обхватил руками ее груди. Мне хотелось раздеть ее донага, все рассмотреть и забраться пальцами и языком в каждую щелочку. Но Виржини дрожала, ее поцелуи стали рассеянными и печальными. Я отпустил ее грудь и приподнялся на руках.

— Я люблю тебя, — сказал я совершенно искренне. Да, Виржини подарила мне титул и земли, покровительство отца и одобрение его друзей. Благодаря ей я стал ровней Жерому, ближайшим другом Шарлота, возлюбленным братом для Марго и рыцарем в сияющих доспехах для Элизы… Но главное — мне досталась сама Виржини. Ее я хотел больше всего. Она и я — вместе мы станем еще лучше.

Она улыбнулась:

— Я тебя тоже.

Задрав ей сорочку, я несколько секунд разглядывал темный пушистый треугольник и влажную щель между ног. Помнится, Шарлот говорил что-то про слюну, облегчающую первое проникновение… Конечно, тогда он имел в виду не сестру, а служанку, которую якобы обесчестил. Я поплевал на пальцы и помазал слюной то место, откуда недавно пробовал ее мочу. Виржини еще шире распахнула глаза.

Я поплевал снова, тайком облизывая пальцы и пробуя жену на вкус. Запустил руку поглубже, и она без слов раздвинула ноги. Я приник к ней всем телом.

— Осторожно. Марго говорит, мне следует так сказать.

От волнения Виржини вся сжалась. Израсходовав всю слюну и убедившись, что она уже не так боится, я вновь прижался к ней отвердевшим членом. На сей раз она подалась мне навстречу и тихонько охнула, когда я вошел. Мы на миг застыли в такой позе: я замер сверху, время замерло для нас обоих, а она широко улыбнулась.

— Еще, — сказала она.

Я отстранился и, почувствовав, как Виржини обмякла, вошел почти до конца. Она всхлипнула, а потом мы поцеловались, соприкасаясь лишь губами и бедрами. Между нами был прохладный утренний воздух. И чудесный поцелуй, лучше не придумать. Слегка отодвинувшись, Виржини вновь подалась мне навстречу, и мы слились воедино: я приник к ней всем телом, а она неподвижно лежала подо мной.

И вдруг она заплакала.

— Что такое?

Она стыдливо отвернулась и хихикнула, когда я поцеловал ее за ухом. Мне понравился ее смех, и чтобы услышать его еще раз, я снова ее поцеловал, и Виржини крепко обвила меня руками: так, в ее объятьях, я начал двигаться взад-вперед, и каждое новое движенье давалось мне легче, чем предыдущее. Увы, все закончилось куда быстрей, чем хотелось — но на большее не хватило бы ни одного мужчины, будь у него такая молодая и красивая жена. Я содрогнулся всем телом.

— Ну?.. — с радостной улыбкой спросила Виржини.

Позже она поведала мне слова Марго: первый раз женщине бывает очень больно, а мужчина по обыкновению жесток и напорист. Что ж, это скорее говорило о характере ее мужа, принца де Линя, нежели об истинной природе вещей. Мать велела Виржини терпеливо снести боль, а затем тактично попросить мужа на несколько дней освободить ее от исполнения супружеских обязанностей, дабы прийти в себя. Трех дней, сказала герцогиня, будет вполне достаточно.