Время, назад - Филип Дик (2011)

Он встал и подошел к окну, выходившему на улицу. «Робертс прав, — говорил он себе. — Я мог изменить историю человечества. Но я поставил выше свою личную жизнь — в непоправимый ущерб всем остальным и особенно юдитам. Я не дал образоваться новому базису мировой теологии. Рэй Робертс абсолютно прав!»

— Могу я чем-нибудь тебе помочь? — тихо спросила Лотта.

— Со мною все будет нормально, — сказал Себастьян, глядя в окно на улицу, на людей и на рыбоподобные наземные машины. — Когда лежишь вот так в гробу, самое плохое, что мозг уже ожил, а тело — нет. Ты ощущаешь эту двойственность. Мертвым ты ничего подобного не чувствуешь; у тебя все равно что нет тела. Но вот это… — Он вспомнил, как тогда было, и весь содрогнулся. — Живой, активный мозг, привязанный к трупу. Помещенный в труп. И нет никакой надежды, что тело когда-нибудь оживет. Ожидание кажется вечным.

— Ты же знаешь, — сказала Лотта, — что этого больше с тобой не случится. С этим навсегда покончено.

— Но я это помню, — возразил Себастьян. — Этот опыт так и остался частью меня. Он всегда у меня здесь. — И безжалостно стукнул себя по лбу.

«И это то, о чем я думаю, — сказал он себе, — когда мне действительно очень страшно; оно сразу же выплывает и встает перед глазами. Мой личный симптом ужаса».

— Я пойду и все устрою, — сказала Лотта, прочитав, очевидно, его мысли. — Насчет нашей иммиграции на Марс. Ты иди в спальню, ложись и отдохни, а я буду названивать.

— Ты же всегда ненавидела звонить по видеофону, — сказал Себастьян. — Ты его прямо боишься.

— Для такого случая как-нибудь позвоню.

Положив Себастьяну руки на плечи, она подтолкнула его в спальню.

Глава девятнадцатая

А в этом мире негде отдохнуть, потому что все в нем безостановочно убегает: как угнаться за этим плотскому чувству?

Блаженный Августин. «Исповедь»

Себастьяну Гермесу снилась могила; он снова лежал в гробу из пластмассы, в Тесном Месте в кромешном мраке. Он снова и снова кричал: «Меня звать Себастьян Гермес, и я хочу отсюда выйти! Есть тут кто-нибудь, кто меня слышит?» И, во сне, прислушался. И откуда-то очень издалека второй раз в жизни услышал тяжелые шаги. «Выпустите меня наружу!» — кричал он срывающимся голосом, кричал снова и снова, и все звуки уходили в тот же самый пластик. Он бился, как попавшее в ловушку насекомое. Безнадежно. Теперь кто-то начал копать, он слышал скрежет лопаты. «Дайте мне воздуха!» — попытался он крикнуть, но воздуха не было, и он задыхался. «Поспешите!» — крикнул он, но воздуха не было, и крик получился беззвучный. Он лежал, придавленный сокрушительным вакуумом, давление нарастало, пока его ребра не стали беззвучно лопаться. Он чувствовал и это тоже, как его ребра ломаются, одно за другим.

— Если вы меня выпустите, — пытался он сказать, хотел сказать, — я вернусь в Библиотеку и найду Анарха. Договорились?

Он снова прислушался. Копать продолжали: тупые ритмичные удары и скрежет.

— Честное слово, — сказал он. — Договорились?

Лезвие лопаты проскребло по крышке гроба.

«Ведь так оно и было, — думал он. — Я мог его вывести, но предпочел вместо этого искать свою жену. Эти ведь меня не остановили, я остановился сам. Но снова такого не будет, я обещаю». Он прислушался. Теперь работали отверткой, снимали крышку гроба, последнюю преграду между ним и воздухом. «В следующий раз все будет по-другому, — обещал он. — Договорились?»

Крышка со скрипом отъехала в сторону. По глазам ударил свет. Он посмотрел вверх и увидел лицо человека, глядевшего прямо на него.

Темное, иссохшее старое лицо. Лицо Анарха.

— Я услышал, как вы кричите, — сказал Анарх. — Поэтому бросил, чем уж я там занимался, и поспешил вам на помощь. Что я могу для вас сделать? Вы хотите знать, какой сейчас год? Четвертый до Рождества Христова.

— Почему? — тупо спросил Себастьян. — Что это значит?