Аннигиляция - Джефф Вандермеер (2014)

При чтении подробных отчетов пробирала дрожь, но даже те, в которых информация подавалась отрывочно, оказывались не менее жуткими. Один из журналов, полусгнивший от сырости, был целиком и полностью посвящен сорту чертополоха с лавандовыми цветками, что произрастал в глубине Зоны на границе леса и болота. Страница за страницей автор описывал один образчик этого чертополоха за другим, подкрепляя описание мельчайшими подробностями о насекомых и других организмах, населявших эти микроареалы. Ни шагу влево, ни шагу вправо – и ни слова о том, что происходило в базовом лагере или в жизни исследователя. Через некоторое время меня охватила тревога: мне почудилось, что между строк сквозило нечто ужасное: то ли Слизень, то ли что-то подобное ему ходило совсем рядом с чертополохом, и одержимость автора – лишь способ справляться с ужасом. Вроде бы никакого упоминания, но все равно с каждым новым описанием чертополоха дрожь забиралась мне все глубже и глубже под кожу. Только когда, наконец, от страниц не осталось ничего, кроме влажной целлюлозы, смешанной с чернилами, я испытала облегчение. Бесконечные повторения, кружение вокруг да около вгоняли в транс. Окажись в журнале бесконечное множество страниц, не исключено, что я бы не смогла оторваться и читала, читала, пока не свалилась бы замертво от жажды или голода.

Я задумалась: может, отсутствие упоминаний о Башне тоже было попыткой ее не замечать?

…в черной воде, под полуночным солнцем те плоды созреют…

Пролистав еще несколько отчетов – то банальных, то невнятных, – я наткнулась на журнал, непохожий на мой. Он относился к периоду до первой экспедиции, но после появления границы; в нем говорилось о «строительстве стены» (речь явно шла об укреплении на дюнах). Я перевернула страницу, и среди метеорологической абракадабры мне бросились в глаза три слова: «на нас напали». Следующие записи я читала предельно внимательно. Сначала автор никак не описывал ни природу нападения, ни тех, кто напал. Я сумела вычленить, что они пришли с моря, «убили четверых», однако стена удержалась. С каждой новой записью ощущение безысходности росло:

«…погибель снова приходит с моря, а с ней – странные огни и морские твари, во время прилива они бьются о стены. Сейчас ночь, и их авангард пытается пробраться сквозь щели в оборонительном рубеже. Патроны у нас на исходе, но мы еще держимся. Кое-кто хочет оставить маяк, уйти куда-нибудь – на остров или подальше от берега, но у командира свои приказы. Все опустошены. Есть вещи, которым нет разумного объяснения…»

Это была одна из последних записей. Отчет больше походил на повесть, написанную на основе реальных событий. Я попыталась представить, как выглядела Зона Икс в то время. Не вышло.

Участники экспедиций шли на свет маяка, как когда-то суда, которым этот свет помогал пройти между рифов и отмелей. Мне уже приходила в голову мысль, что для многих маяк был символом стабильности и надежности. Он властно возвышался на горизонте и производил впечатление безопасного убежища. Однако то, с чем я столкнулась внизу, свидетельствовало, что с этой задачей он не справился. Тем не менее, даже зная об этом, люди продолжали приходить сюда, потому что надеялись. Или верили. Или у них просто не было мозгов.

Я уже понимала: для того чтобы хоть как-то бороться с силой, вторгшейся в Зону Икс, нужно было действовать исподтишка. Нужно было слиться с местностью или, подобно автору «хроник чертополоха», покуда хватает сил, притворяться, что ничего не происходит. Признать существование этой силы, дать ей имя значило впустить ее. Именно поэтому я называла изменения в своем организме «ясностью». Стоит мне начать ставить опыты, высчитывать статистику или изучать их более пристально, когда я не имею над ними никакой власти, и все это станет слишком реальным.