Анж Питу - Александр Дюма (1851)

– Как это национальная кокарда ничего не сделала? – возмутился Бийо. – А кто же тогда взял Бастилию?

– Да, тут вы правы, – печально признал Жильбер.

– Вот потому, – с триумфом заключил фермер, – король и должен ее носить.

Заметив, что король прислушивается к их разговору, Жильбер толкнул Бийо локтем, после чего тихо проговорил:

– Вы с ума сошли! Против чего, по-вашему, было направлено взятие Бастилии? Против королевской власти, я полагаю. А вы хотите, чтобы король носил символ вашей победы и собственного поражения. Вы только подумайте, безумец: король так милостив, добр, чистосердечен, а вы хотите, чтобы он кривил душой!

– Но ведь взятие Бастилии было направлено не против короля, – несколько более робко, но все еще не сдаваясь, возразил Бийо, – а против деспотизма.

Жильбер пожал плечами, однако сделал это с чуткостью сильного человека, который не желает попирать ногами более слабого из боязни его раздавить.

– Нет, – воодушевляясь, продолжал Бийо, – мы сражались не против нашего доброго короля, а против его приспешников.

В те времена еще говорили не «солдаты», а «приспешники» – точно так же, как в театре лошадь обязательно называли скакуном.

– К тому же, – с умным видом продолжал Бийо, – он их не одобряет, потому что идет вместе с нами. А раз он не одобряет их, стало быть, одобряет нас. Мы, покорители Бастилии, потрудились ради собственного счастья и его чести.

– Увы! Увы! – пробормотал Жильбер, который и сам толком не знал, как совместить то, что было отпечатано на лице у короля, с тем, что происходило у него на сердце.

Что же касается Людовика XVI, то он начал в говоре идущей толпы различать обрывки спора, происходившего неподалеку от его кареты.

Жильбер, заметивший внимание, с которым король прислушивался к их разговору, изо всех сил пытался свернуть его на менее скользкую тему.

Внезапно кортеж остановился: процессия прибыла на двор королевы – старинное место проведения всяческих собраний на Елисейских полях.

Там уже выстроилась рядами депутация из выборщиков и старшин под предводительством нового мэра – г-на Байи, окруженная тремя сотнями вооруженных людей с полковником во главе и тремя сотнями членов Национального собрания, выбранными, само собой разумеется, из депутатов третьего сословия.

Двое выборщиков, употребляя все свое умение и ловкость, старались удержать в равновесии огромный поднос из позолоченного серебра, на котором помещались два гигантских ключа от города Парижа времен Генриха IV.

Под влиянием столь внушительного зрелища разговоры смолкли, и все, стоявшие как отдельными группами, так и стройными шеренгами, приготовились слушать речи, которыми стороны собирались обменяться по сему случаю.

Байи, почтенный ученый-астроном, сделавшийся против воли сначала депутатом, затем мэром, а теперь и оратором, приготовил длинную торжественную речь. По всем правилам риторики в первой части своей речи он хотел воспеть деятельность короля, начиная с прихода к власти г-на Тюрго и кончая взятием Бастилии. Еще немного – таково уж свойство красноречия, – и он сделал бы короля главным вдохновителем всех событий, которым народ всего-навсего подчинился, притом неохотно.

Байи был весьма доволен написанной речью, когда случай – о нем он рассказал в своих мемуарах – предоставил ему новое вступление, гораздо более яркое, чем то, что он сочинил. Оно, кстати, только и осталось в памяти народа, всегда готового подхватить удачную, а главное, меткую фразу, основанную к тому же на реальных фактах.

Идя вместе с выборщиками и старшинами к месту встречи короля, Байи встревожился из-за того, что ключи, которые они собирались вручить Людовику, очень уж тяжелы.

– Неужто вы думаете, – со смехом спросил он, – что, продемонстрировав эти громадины королю, я еще возьму на себя труд тащить их обратно в Париж?

– А что же вы сделаете? – поинтересовался один из выборщиков.