Анж Питу - Александр Дюма (1851)

Лафайет улыбнулся и почтительно, с тем чарующим изяществом, которое не покинуло его и в старости, отстранил детей от матери, а затем вытолкнул их на балкон первыми.

Потом он предложил Марии Антуанетте руку и сказал:

– Ваше величество, соблаговолите довериться мне, я отвечаю за все.

И вывел королеву на балкон.

Мраморный двор являл собой устрашающую картину, от которой у многих бы закружилась голова: весь он был затоплен морем людей, и по этому морю так и ходили ревущие волны.

При виде королевы вся толпа взорвалась криком, и не ясно было, что означает этот крик – радость или угрозу.

Лафайет поцеловал королеве руку; в толпе послышались рукоплескания.

В самом деле, в жилах последнего французского простолюдина течет благородная рыцарская кровь.

Королева перевела дух.

– Непостижимый народ! – прошептала она.

И вдруг она содрогнулась.

– Сударь, а что же станется с моими гвардейцами, с теми, которые спасли мне жизнь? Вы ничем не можете им помочь?

– Позовите сюда одного из них, – попросил Лафайет.

– Господин де Шарни! Господин де Шарни! – вскричала королева.

Но Шарни сделал шаг назад: он понял, о чем идет речь.

Он не желал приносить повинную за вечер 1 октября.

Не чувствуя за собой вины, он не нуждался в прощении.

Андреа испытывала те же чувства: она протянула руку к Шарни, желая его удержать.

Ее рука встретилась с рукой графа, и они сомкнулись в пожатии.

Королева заметила это, несмотря на то что в этот миг столько лиц и событий требовали ее внимания.

Взгляд ее вспыхнул, грудь задрожала, и она отрывисто произнесла, обращаясь к другому гвардейцу:

– Сударь, идите сюда, я вам приказываю.

Гвардеец повиновался.

Впрочем, у него, в отличие от Шарни, не было причин для колебаний.

Господин де Лафайет увлек его на балкон, нацепил ему на шляпу свою собственную трехцветную кокарду и обнял его.

«Да здравствует Лафайет! Да здравствуют королевские гвардейцы!» – взревело пятьдесят тысяч глоток.

В некоторых голосах еще слышалась глухая ярость, последние угрозы рассеявшейся бури.

Но эти угрозы были перекрыты дружными приветственными кликами.

– Пойдемте, – промолвил Лафайет, – гроза миновала.

Вернувшись в залу, он добавил:

– Но во избежание новой смуты, государь, следует принести последнюю жертву.

– Да, – задумчиво отозвался король, – нужно покинуть Версаль, не так ли?

– Да, государь, необходимо вернуться в Париж.

– Сударь, – сказал король, – вы можете объявить народу, что через час мы – королева, я и дети – отбудем в Париж.

Затем он обратился к королеве:

– Ваше величество, ступайте к себе в покои и собирайтесь в дорогу.

Этот приказ короля вызвал у Шарни какое-то смутное воспоминание о некоем событии, которое он успел забыть.

Он устремился в покои королевы, опередив ее.

– Куда вы, сударь? – резко сказала королева. – Вам нечего делать у меня в покоях.

– Мне настоятельно нужно туда пройти, ваше величество, – возразил Шарни, – но не беспокойтесь: без крайней нужды я у вас не задержусь и не стану докучать вашему величеству.

Королева последовала за ним; паркет был покрыт пятнами крови, и Мария Антуанетта заметила эти пятна. Она зажмурилась и протянула руку в поисках поддержки; встретив руку Шарни, она, опираясь на него, вслепую прошла несколько шагов.

Вдруг она почувствовала, что граф дрожит всем телом.

– Что такое, сударь? – спросила она, раскрыв глаза.

Внезапно она вскричала:

– Мертвое тело! Мертвое тело!

– Простите меня, ваше величество, но мне придется выпустить вашу руку, – сказал он. – Я нашел то, что искал в ваших покоях – тело моего брата Жоржа.

В самом деле, то было тело несчастного молодого человека, которому брат приказал погибнуть за королеву.

И он до конца выполнил приказ брата.