Анж Питу - Александр Дюма (1851)

Королева между тем озиралась по сторонам; потом она обратилась к Шарни, словно спеша уличить его в промахе.

– Где король? – спросила она. – Где же король?

– Король ищет вас, ваше величество, – спокойно отвечал Шарни. – Он пошел к вам в покои по одному коридору, а вы проследовали другим.

В этот миг в соседней зале раздались оглушительные крики.

То были убийцы, вопившие: «Долой Австриячку! Долой Мессалину! Долой Вето! Удавить ее, повесить!»

Тут же грянули два пистолетных выстрела, и две пули пробили дверь на разной высоте. Одна из пуль прошла в нескольких линиях от головы дофина и вонзилась в обшивку стены.

– О боже! Боже! – воскликнула королева, падая на колени. – Мы все погибнем!

По знаку Шарни пять-шесть гвардейцев сплотились вокруг королевы и обоих королевских детей.

Тут появился король; лицо его было бледно, глаза полны слез. Он звал королеву, как перед тем она звала короля.

Заметив ее, он бросился ей в объятия.

– Спасен! Спасен! – воскликнула королева.

– Он спас меня, – отвечал король, указывая на Шарни, – и вы тоже спасены!

– Меня спас его брат, – отозвалась королева.

– Сударь, – обратился к графу Людовик XVI, – мы многим обязаны вашей семье, мы навсегда в долгу перед вами.

Королева встретилась глазами с Андреа и, краснея, отвернулась.

По дверям забарабанили удары убийц.

– Что ж, господа, – произнес Шарни, – нам надо продержаться здесь час. Нас семеро, и если мы будем защищаться как следует, им не сладить с нами быстрее, чем за час. А тем временем к их величествам наверняка подоспеет помощь.

С этими словами Шарни ухватил массивный шкаф, стоявший в углу королевской опочивальни.

Остальные последовали его примеру, и вскоре перед дверьми выросла целая гора мебели, в которой гвардейцы оставили просветы наподобие бойниц, чтобы стрелять.

Королева привлекла к себе обоих детей и, простирая руки над их головами, стала молиться.

Дети старались удержаться от жалоб и слез.

Король удалился в кабинет, примыкавший к Эй-де-Беф; ему нужно было сжечь несколько важнейших документов, чтобы они не попали в руки врагов.

Убийцы яростно штурмовали дверь. От нее так и летели щепки под ударами топоров и нажимом клещей.

В проломы устремлялись пики с обагренными наконечниками и штыки, омытые кровью.

В это время пули решетили застекленный верх двери над баррикадой и оставляли отметины на штукатурке золоченого потолка.

Наконец обрушилась банкетка, взгроможденная на шкаф. Шкаф начал поддаваться; от двери откололась филенка, которую он подпирал, и в открывшейся бреши, как в бездне, показались уже не штыки и пики, а окровавленные руки, ломавшие дверь и с каждым мигом увеличивавшие проломы.

Гвардейцы расстреляли последние патроны, и не впустую: сквозь брешь в двери видно было, что пол галереи усеян мертвыми и ранеными.

На крики женщин, которым казалось, что через эту брешь на них надвигается смерть, в залу вернулся король.

– Государь, – сказал Шарни, – затворитесь вместе с королевой в самом дальнем кабинете, заприте за собою все двери, и у каждой двери будет нести охрану один из нас. Прошу вашего позволения остаться последним защитником последней двери. На эту у них ушло больше сорока минут; ручаюсь, что мы продержимся еще два часа.

Король колебался: ему представлялось унижением отступать из комнаты в комнату, окапываясь то за одной стеной, то за другой.

Если бы не королева, он не сделал бы ни шагу.

Если бы не дети, королева держалась бы так же стойко, как король.

Но увы, люди есть люди! И у королей, и у подданных в сердце всегда найдется тайная брешь, сквозь которую убегает отвага и проникает ужас.

Итак, король уже собирался распорядиться об отступлении в самый дальний кабинет, как вдруг руки осаждавших исчезли, пики и штыки убрались, крики и угрозы замерли.