Анж Питу - Александр Дюма (1851)

Она была так погружена в созерцание, что не обратила ни малейшего внимания на суматоху и на все, что происходило в доме: ее занимало лишь то, что делалось снаружи.

– Э! Эх! – со вздохом сказал Питу. – Да, так она и глядит в сторону леса, в сторону Бурсона, туда, где жил господин Изидор де Шарни!

И он испустил новый вздох, еще жалобнее первого.

Тут вернулись гонцы, обыскавшие не только прачечную, но каждый уголок в доме, где могла быть Катрин.

– Ну? – спросила г-жа Бийо.

– Барышни нигде нет.

– Катрин! Катрин! – позвала г-жа Бийо.

Девушка не слышала.

Тогда Питу решил вмешаться.

– Госпожа Бийо, – сказал он, – а ведь я знаю, почему мадемуазель Катрин не нашли в прачечной.

– Почему же?

– Черт побери, потому что она в другом месте.

– И ты, что ли, знаешь, где она?

– Знаю.

– Где же?

– Наверху.

Взяв фермершу за руку, он помог ей подняться на несколько ступенек вверх по лестнице и указал ей на Катрин, сидевшую на подоконнике, в обрамлении из вьюнка и плюща.

– Она причесывается, – сказала добрая женщина.

– Увы, нет, она уже причесана, – уныло отозвался Питу.

Фермерша не обратила внимания на то, как уныло прозвучал его ответ, и во весь голос позвала:

– Катрин! Катрин!

Девушка вздрогнула, застигнутая врасплох, и, проворно затворив окно, спросила:

– Что такое?

– Иди-ка сюда, Катрин, – воскликнула мамаша Бийо, не подозревая о впечатлении, которое могут произвести ее слова. – Здесь Анж, он вернулся из Парижа.

Питу с тревогой ждал ответа Катрин.

– А-а, – равнодушно протянула Катрин.

От такого равнодушия у бедняги Питу упало сердце.

Тем временем она сошла по лестнице с таким флегматичным видом, словно какая-нибудь фламандка с полотна ван Остаде или Браувера[196].

– Надо же! – произнесла она, спустившись. – И впрямь, он самый.

Питу задрожал, залился румянцем и отвесил поклон.

– У него есть каска, – шепнула одна из служанок на ухо молодой хозяйке.

Питу услышал и вгляделся в лицо Катрин, пытаясь угадать впечатление, произведенное этой новостью.

Лицо ее было прелестно: быть может, слегка побледнело, но не утратило ни нежности, ни округлости черт.

Однако Катрин нисколько не восхитилась шлемом Питу.

– Ах вот как, каска? – переспросила она. – А для чего?

Тут в сердце у честного малого вспыхнуло негодование.

– У меня есть каска и сабля, – гордо произнес он, – потому что я сражался, убивал драгун и швейцарцев, а если не верите, мадемуазель Катрин, спросите у вашего батюшки, и все тут.

Катрин, казалось, была так поглощена своими мыслями, что из ответа Питу услышала только самый конец.

– А как поживает батюшка? – спросила она. – И почему он не вернулся вместе с вами? Что, в Париже дело неладно?

– Совсем неладно, – отвечал Питу.

– А я-то думала, что все уже в порядке, – заметила Катрин.

– Ваша правда, да только потом опять пошли беспорядки, – возразил Питу.

– Разве народ не помирился с королем, разве господина Неккера не призвали обратно?

– В господине Неккере все и дело, – самонадеянно пояснил Питу.

– Да ведь народ был доволен, что он вернулся?

– До того доволен, что пошел вершить суд и расправу над всеми своими врагами.

– Над всеми врагами! – удивленно воскликнула Катрин. – А какие же у народа враги?

– Известное дело, аристократы, – изрек Питу.

Катрин побледнела.

– А кого называют аристократами? – спросила она.

– Черт побери, кого же еще, как не тех, кто владеет обширными землями и прекрасными замками, тех, по чьей вине голодает нация, тех, у кого есть все, а у нас ничего.

– Дальше, – нетерпеливо потребовала Катрин.

– Людей, у которых есть прекрасные кони и красивые кареты, когда мы ходим пешком.

– Боже мой! – воскликнула девушка, побледнев, как полотно.