Но он прибыл на ферму как гомеровский вестник, наделенный устами, памятью, но не разумом. Итак, он начал в следующих выражениях:

– Госпожа Бийо, желание господина Бийо заключается в том, чтобы вы испытывали как можно менее мучений.

– Как так? – удивилась славная женщина.

– Каких таких мучений? – осведомилась юная Катрин.

– Управление такой фермой, как ваша, – отвечал Питу, – требует множества хлопот и трудов: надо и торговать…

– Ну и что? – воскликнула хозяйка.

– И платить работникам…

– Ну и что?

– И пахать…

– И что с того?

– И убирать урожай…

– Кто же спорит?

– Само собой, никто не спорит, госпожа Бийо, да только, чтобы торговать, надо ездить на ярмарку.

– На то у меня лошадь есть.

– Чтобы расплачиваться, надо рядиться.

– Ну, глотка у меня здоровая.

– Чтобы пахать…

– Разве я не привыкла присматривать за работниками?

– А жатва? Тут уж управиться потрудней: надо и еду батракам сготовить, и возчикам помочь…

– Ради моего муженька я ничего этого не побоюсь, – воскликнула достойная женщина.

– И все-таки, госпожа Бийо…

– Что «все-таки»?

– Столько работы в ваши годы…

– Подумаешь! – отозвалась мамаша Бийо, окинув Питу враждебным взглядом.

– Помогите же мне, мадемуазель Катрин, – взмолился бедняга, видя, что дело все больше запутывается, а силы у него иссякают.

– Не знаю, чем вам помочь, – возразила Катрин.

– Ну ладно! Речь вот о чем, – продолжал Питу. – Господин Бийо не хочет, чтобы все это бремя легло на госпожу Бийо.

– А на кого же? – перебила она, трепеща от почтительного изумления.

– Он указал на особу покрепче, плоть от плоти вашей и его. – Он указал на мадемуазель Катрин.

– Чтобы моя дочка Катрин управляла домом? – недоверчиво и с невыразимой завистью в голосе вскричала почтенная мать.

– Я во всем буду слушаться вас, матушка, – краснея, поспешно сказала Катрин.

– Нет уж, нет уж, – настойчиво возразил Питу, который, сделав первый шаг, далее шел напролом. – Нет уж! Я передаю все, что мне было велено. Господин Бийо поручает и наказывает мадемуазель Катрин заменить его во всем: и в работе, и в управлении домом.

Каждое его слово, проникнутое правдой, вонзалось хозяйке прямо в сердце, но в сердце этом было слишком много доброты: вместо того чтобы поддаться еще более жестокой зависти, еще более жгучему гневу, славная женщина, уверившись в том, что верховодить ей больше не придется, стала еще смиреннее и еще тверже уверовала в непогрешимость мужа.

Разве Бийо мог ошибиться? Разве можно было его ослушаться?

Эти два довода добрая женщина обратила против себя самой.

И все ее сопротивление рухнуло.

Она посмотрела на дочь и в глазах ее прочла лишь скромность, доверие, добрую волю, нежность и неизменное почтение. И она окончательно уступила.

– Господин Бийо прав, – сказала она. – Катрин молода, умом ее бог не обидел, хоть она и себе на уме.

– Что есть, то есть, – подхватил Питу, уверенный, что отпускает девушке комплимент, хотя на самом деле это была скорее колкость.

– Катрин легче будет, чем мне, разъезжать, – продолжала мамаша Бийо. – Она лучше меня сумеет день-деньской присматривать за работниками. Она дороже продаст, удачней купит. Уж моя-то дочка сумеет себя поставить, чтоб ее слушались!

Катрин улыбнулась.

– Что ж, – продолжала добрая женщина, даже не испытывая потребности вздохнуть, – теперь Катрин побегает по полям! Теперь она сама будет распоряжаться деньгами! Теперь все время будет в разъездах! Теперь она, моя девочка, превратится в парня!

Питу хвастливо объявил:

– Не беспокойтесь за мадемуазель Катрин! Я здесь, рядом, и буду везде с ней ездить.

В ответ на это великодушное предложение, которым Анж надеялся поразить женщин, Катрин бросила на него столь странный взгляд, что он совсем смешался.