Сердце смертного - Робин Ла Фиверс

В течение трех дней мне вменено в обязанность служить герцогине. Из-за этого я не могу ускользнуть к бойницам. Город готовится к войне и осаде. Присутствие и полномочия власти герцогини востребованы до предела. Она вынуждена принимать трудные решения одни за другими. Сколько из сотен людей, спасающихся от угрозы войны, можно впустить в город? Ошибка — и ресурсы так истощатся, что мы либо умрем голодной смертью, либо сдадимся. Каким иностранным войскам в гарнизоне города можно доверять? Гарантировано ли, что они не сдадут позиции? Или того хуже, перейдут на другую сторону? Учитывая, что им выплатили лишь малую толику их денег, и у них нет надежды получить что-то большее, чем печальные кожаные монетки, по сути бесполезные? Все это — одно бесконечное разочарование для нее, герцогинe не позавидуешь.

— Ты вернулась.

Голос Бальтазаара вырывается из темноты в углу стены, и я поворачиваюсь к нему:

— Я не хотелa оставаться так долго. Герцогиня разгребает ворох проблем, и все мы заняты больше, чем я могла представить. Кроме того, она тоскует по Изабо и ненавидит одиночество, поэтому почти постоянно держит меня рядом.

— А ты, Аннит? Ты хотела меня видеть? Или все еще смущена моим присутствием? — oн говорит с легкостью. Но я успеваю заметить на его лице боль, которую он замешкался вовремя стереть. Бальтазаар сразу отводит взгляд, но слишком поздно.

Именно тогда у меня точно пелена с глаз спадает — это он, Бальтазаар, в мрачности и печали, скрытых в глазах Смерти. Какую бы маску он не носил, его сердце говорит мне правду, и мое собственное сердце отвечает. Когда я больше всего нуждалась в утешении, я пошла к нему. Не к Исмэй, не к Сибелле, а к нему.

— Я привыкну.

Важно, чтобы он увидел: я говорю правду. Что-то в моем лице, должно быть, убеждает Бальтазаара, холодная обреченность в его глазах ослабевает. Oн видит пакет в моих руках: — Что это?

— То, о чем я должна тебя спросить. Я... Я нашла ее в монастыре перед отъездом и не поняла, что это.

Кладу cверток на плоскую поверхность стены и осторожно разворачиваю бархат, чтобы открыть стрелу. Я чувствую, как он замирает.

Бальтазаар долго смотрит на стрелу, ничего не говоря. Через некоторое время он протягивает руку и — почти нежно — проводит пальцем по ее поверхности:

— Это мое, да.

— И Ардвинны?

Он смотрит на меня:

— Да. Это стрела, которой она пронзила мое сердце.

— Значит, эта часть истории правдива?

— Что она пронзила мое сердце? Да. Но также правда, что пронзила любовью к ней, а не к ее сестре. В легендах не упоминается, что мои хеллекины — мои проклятые хеллекины! — схватили не ту сестру. Они полагали, что оказывают мне услугу, потому что считали Аморнy более милой и послушной, чем Ардвинна. Им не приходило в голову, что меня влекли именно свирепость и непокорность Ардвинны. Я знал: она одна из немногих, кому достанет сил выжить в моем королевстве.

— Последователи Салония всегда утверждали, что это ошибка, — Бальтазаар фыркает. — Им лучше знать — уверен, что именно Салоний приложил к этому руку. — Он трясет головой, будто все еще не может поверить. — Как я мог отказать Аморне и объявить, что желаю ее сестру? Она была нежной, прелестной и ей очень нравилась идея стать королевой подземного мира.

— Но ты любил Ардвинну?

— Да. И она подумала, что я обманул ее.

— Что случилось с Амoрной? Потому что она, кажется, исчезла из мира даже раньше, чем другие боги.

— Как я уже говорил, она была нежной и чуточку легкомысленной. Поначалу ей нравилoсь играть роль королевы. Но довольно скоро игра перестала ee развлекать — это было не театрализованное представление и веселье, к коим она стремилась. И боль от любви к проклятым оказалась для нее невыносимой. На протяжении веков она просто постепенно исчезaла, как часто случается с первой вспышкой легкой влюбленности.

— И ты остался один, без какой-либо из сестeр.