Королева - Салли Беделл Смит (2013)

В середине июля она пала совсем низко, закрутив с Доди Файедом, сыном египетского магната Мохаммеда Файеда, которому неоднократно отказывали в британском гражданстве. Мохаммед подружился с Дианой, щедро спонсируя несколько ее благотворительных проектов. По свидетельству какое-то время консультировавшего Файеда Эндрю Нила, “он завоевал ее расположение, укрепляя в мысли, что они оба изгои и враги у них общие” (88).

С Доди принцесса познакомилась, гостя вместе с сыновьями на десятиакровой вилле Файедов в Сан-Тропе. Сорокадвухлетний Доди являл собой классический пример дурного воспитания – избалованный, малообразованный, тунеядствующий, безответственный, неприкаянный, пристрастившийся к кокаину и гоночным машинам. Он осыпал Диану роскошными подарками, в числе которых были и золотые часы “Cartier Panthиre” за одиннадцать тысяч долларов, и путешествия на отцовском самолете и яхтах. С самого начала их романа 7 августа таблоиды докладывали о каждом шаге развлекающейся парочки, не скупясь на сенсационные подробности и откровенные фотографии. Уильям и Гарри, отдыхавшие с отцом в Балморале, не доверяли Доди и стыдились эксгибиционизма матери (89).

Около часа ночи в воскресенье 31 августа Робину Джанврину в Крейгован-Лодж позвонили из британского посольства в Париже с леденящим душу сообщением: Диана и Доди разбились в страшной аварии в туннеле под площадью Альма. Джанврин тут же помчался в замок Балморал на экстренное совещание с королевой, Филиппом и Чарльзом. В четыре с небольшим часа утра они получили известие, что тридцатишестилетняя Диана, как и ее любовник с водителем машины, скончалась.

Уильяма и Гарри решили не будить, матери Елизавета II велела передать записку, когда проснется (90). В четверть восьмого утра Чарльз рассказал сыновьям, которым тогда было пятнадцать и двенадцать, о произошедшей трагедии. С этого момента Елизавета II разрывалась, утешая внуков и организуя вместе с советниками церемонию прощания с Дианой.

Робин Джанврин остался с королевой в Балморале, остальные сановники устроили импровизированный командный штаб в Китайской столовой Букингемского дворца с видом на памятник Виктории. Дэвид Эрли отменил поездку в Италию, подполковник Малкольм Росс, казначей кабинета гофмейстера, прилетел из Шотландии, а Роберт Феллоуз прибыл из Норфолка. Тони Блэр с главными советниками тоже принялись со своей стороны разбираться с “беспрецедентной катастрофой” (91) и надвигающимся кризисом монархии.

К моменту утренней беседы Блэра с Елизаветой II пресс-служба двора уже выступила с лаконичным заявлением: “Королева и принц Уэльский глубоко потрясены ужасным известием” (92). Елизавета II сообщила премьеру, что намерена воздержаться от дальнейших комментариев. Блэр увидел в ее отклике “философский подход, заботу о мальчиках, а также предусмотрительность и практичность. Она сознает масштаб события, однако не собирается плясать под чью-то дудку” (93). Против краткого выступления Блэра перед церковной службой королева не возражала. Заглядывая в пометки, наскоро сделанные на обороте конверта, Блэр назвал Диану “народной принцессой” (94), заверил, что разделяет общую боль, намекнул, “как тяжело ей приходилось временами” (95), и восхитился теми, кто “по-прежнему верен” покойной.

Своей речью он хотел утешить людей и отчасти преуспел, наполнив опустевшие души чувством любви и скорби. Но в глазах королевской семьи (96) превращение Дианы с легкой руки Блэра в “народную принцессу” скорее взбаламутило народ, чем успокоило. Джордж Кэри опасался, что этот титул “сотворит из Дианы мученицу, противопоставляя ее королевской семье. И на неделе станет ясно, оправданны ли эти страхи” (97).