Королева - Салли Беделл Смит (2013)

Прямой пересмотр Закона о престолонаследии может поставить под удар законность царствования Елизаветы II и остальных представителей династии Ганноверов, которую сделал правящей именно этот законодательный акт. (Сейчас в Германии проживают несколько потомков Стюартов, которые смогут в таком случае претендовать на престол.) Даже положение о католичестве трогать опасно, ведь тогда под вопросом окажется обязательная принадлежность монарха к Англиканской церкви, поскольку одна из главных заповедей католицизма – воспитывать детей в католической вере. Кроме того, дело усложняет Вестминстерский статут 1931 года, согласно которому любые изменения в данном законе должны утвердить, помимо британского парламента, пятнадцать стран Содружества, признающих королеву главой государства.

По праву первородства, основанному на неписаном законе времен Средневековья, фамильный титул и состояние наследует первенец мужского пола. Применительно к монархии это означает, что в линии наследования мужчина получает преимущество перед женщиной независимо от старшинства по возрасту. Поэтому после королевы престол должен занять Чарльз, старший из ее детей. Анну – вторую по старшинству – отодвинули на четвертое место Эндрю и Эдвард, а затем всех троих отодвинули еще дальше сыновья Чарльза.

После женитьбы принца Уильяма вновь начались разговоры о том, что корона должна передаваться старшему ребенку суверена независимо от пола. Несмотря на опасения вызвать одной поправкой целую цепную реакцию конституционных пересмотров, в октябре 2011 года на проводящейся раз в два года конференции глав Содружества в австралийском Перте Дэвид Камерон получил согласие пятнадцати остальных стран уравнять в правах престолонаследия представителей обоих полов. Кроме того, Камерон предложил пересмотреть пункт, запрещающий членам королевской семьи сочетаться браком с католиками.

Королева косвенно поддержала изменения в своей речи на открытии саммита Содружества, призвав пятьдесят четыре страны “искать способы дать женщинам раскрыться в полной мере” (82). Тем не менее официальной позиции она не занимала, поскольку камней преткновения достаточно много, а конституционные вопросы достаточно сложны. “Решать должно правительство, – говорит старший придворный сановник. – Монархия – это великий, древний и прочный институт. Его устои складывались веками. Кроме того, лично королеву это не затрагивает, ей, как и другим ее великим предшественницам, судьба и так дала возможность проявить себя в роли монарха” (83).

Чарльз мало распространяется о своем видении роли монарха в XXI веке, однако некоторые интригующие намеки от него поступают. В 1994 году он заявил, что предпочел бы стать не “защитником англиканской веры”, а просто “защитником веры” (84) – сложно осуществимое желание для короля, который клянется поддерживать Англиканскую церковь как официально признанную государственную религию. Шестнадцать лет спустя Чарльз пошел дальше, сообщив, что “намерен служить защитником природы. Именно этому я и посвящу остаток жизни” (85).

Он избегает рассуждений на тему, что сделает (и сделает ли) для модернизации монархии, обмолвившись лишь, что хотел бы сократить число работающих членов королевской семьи. Предполагают, что Чарльз оставит своей резиденцией Кларенс-Хаус, а Букингемский дворец будет рабочей территорией, где существенно снизится градус официальности. По мнению придворных, принц Уэльский может убрать ряд церемониальных элементов коронации, не затрагивая ее историческую и религиозную составляющую, или дополнить ее второй службой, охватывающей другие культуры и верования. Что касается его выстраданных благотворительных проектов, “конечно, мне бы хотелось передать часть из них своим сыновьям, – сообщил он в 2008 году, – но я не знаю. Все будет зависеть от их собственных интересов” (86).