За горами – горы. История врача, который лечит весь мир - Киддер Трейси (2015)

– Мне на эту землю даже смотреть больно. – Как потом оказалось, Фармер “повествовал о Гаити” в последний раз перед довольно долгим перерывом. – Она не может прокормить восемь миллионов, но они здесь. Они здесь, похищенные из Западной Африки.

Он погрузился в сочинение благодарственных писем жертвователям ПВИЗ. Написав пять штук, он поставил очередную галочку и повеселел. Но затем подали ланч. Собираясь приступить к еде, я оглянулся и увидел, что откидной столик Фармера пуст.

– Эй, а ваша еда где?

– Может, они знают о малышке, – ответил Пол. – Знают, что я не смог ее спасти.

Ночью в Детском павильоне умерла маленькая девочка. Он считал, что смертельного исхода можно было избежать. Я об этом слышал впервые. Фармер не спал всю ночь, всеми возможными способами пытаясь спасти ребенка.

– Мне очень жаль, – сказал я.

– В Гаити столько смерти, – ответил он. – Иногда я до чертиков устаю от этого. Умирающие дети…

Его ланч уже принесли. Фармер немного поел, потом объявил:

– Пройдемся по пациентам. – И стал перечислять всех, койку за койкой, в туберкулезном отделении, в общем отделении, в Детском павильоне. – И еще там недоношенная кроха, я очень за нее беспокоился, она же размером с орешек. Но выглядела она неплохо. для головастика. – Наконец-то он опять улыбался.

Когда мы приземлились в Майами, Фармер оглядел салон. По его подсчетам, около 20 процентов наших попутчиков никогда прежде не летали. Он даже мог показать, кто именно: чрезмерно худые, с мозолистыми руками и обветренными лицами, мужчины, державшиеся неловко, словно впервые надевшие выходные костюмы, женщины в платьях с бесчисленными оборками.

– Сейчас начнется кошмар.

– Что?!

– Эскалаторы.

Мы подошли к первому эскалатору, едущему вниз. Некоторое время назад Фармер обращался в администрацию аэропорта, просил как-нибудь решить проблему, но его, видимо, не послушали. Каждый четвертый или пятый гаитянин замирал у начала эскалатора и всматривался в движущиеся вниз ступеньки. Постояв немного, словно собираясь с духом, чтобы прыгнуть в воду с обрыва, бросался бежать вниз, стараясь точно подогнать свою скорость к скорости движения лестницы.

– Не бегите! Держитесь за поручень! – крикнул Фармер по-креольски пожилой женщине, которая чуть не споткнулась.

Женщина обрела равновесие. А вновь помрачневший Фармер повернулся ко мне:

– Чем больше у них оборок, тем чаще они спотыкаются.

Офелия считала, что Пол – сложно устроенная личность, сотканная из противоречий. Стремление к лихорадочной деятельности, граничащее, как ей казалось, с отчаянием, сочеталось в нем с непробиваемой уверенностью в себе, которая, в свою очередь, странным образом уживалась с острой потребностью в одобрении. Он вечно спрашивал: “Ну как у меня получается?” – и обижался, если Офелия его не хвалила. Она понимала это так: он взваливает на себя непосильную ношу и, естественно, нуждается в моральной поддержке. И в то же время он казался “до ужаса простым”. По ее мнению, он никогда не испытывал настоящей депрессии – свобода столь завидная, что иногда это Офелию даже раздражало. “Я никогда не знал чувства безысходности и вряд ли когда-нибудь его познаю”, – однажды написал мне Фармер. Словно бы, обретаясь среди страждущих в самых безнадежных уголках планеты, он обзавелся иммунитетом к саморазрушительным разновидностям душевных терзаний. Однажды, еще в Гаити, он сказал мне: “Возможно, я куда более веселый и жизнерадостный человек, чем вы. Никто не верит в мою жизнерадостность из-за того, что я говорю и пишу, но я ведь говорю и пишу так только потому, что это все правда”. Конечно, он часто грустил, но развеселить его было совсем нетрудно.