Убить пересмешника - Харпер Ли (1964)

Джиму теперь было двенадцать. С ним стало трудно ладить, никак не угадаешь, с чего он разозлится или надуется. Ел он так много и жадно, даже смотреть было страшно, и все огрызался: «Не приставай ко мне!» Я раз не выдержала и спросила Аттикуса:

– Может, в нем сидит солитер?

Аттикус сказал – нет, просто Джим растет, и надо набраться терпения и поменьше ему докучать.

И ведь он так переменился за какой-нибудь месяц. Миссис Дюбоз похоронили совсем недавно, а пока Джим ходил читать ей вслух, он, кажется, был очень доволен, что я тоже с ним хожу. И вдруг, чуть не за одну ночь, у него появились какие-то новые, непонятные убеждения, и он стал навязывать их мне, иной раз даже принимался поучать – делай то, не делай этого! Как-то мы поспорили, и Джим заорал:

– Научись ты вести себя, как полагается девочке! Пора уж!

Я разревелась и побежала к Кэлпурнии.

– Ты не очень-то расстраивайся из-за мистера Джима, – начала она.

– Мис-те-ра?!

– Да, он уже почти что мистер.

– Он еще не дорос до мистера, – сказала я. – Просто его надо поколотить, а я не могу, я еще не такая большая.

– Мистер Джим становится взрослый, тут уж ничего не поделаешь, малышка, – сказала Кэлпурния. – Теперь он захочет быть сам по себе, и у него пойдут свои дела, все мальчики такие. А ты, когда заскучаешь, приходи сюда. У нас с тобой тут работы найдется сколько хочешь.

Лето обещало быть не таким уж плохим; Джим пускай делает что хочет, а пока не приедет Дилл, я и с Кэлпурнией проживу. Она как будто даже радовалась, когда я приходила на кухню, а я смотрела, как она там хлопочет, и думала: пожалуй, девочкой быть не так-то просто.

Но вот и лето, а Дилл не едет и не едет. Только прислал письмо и карточку. У него новый папа – это он снят на карточке, – и Диллу придется на лето остаться в Меридиане, потому что они задумали смастерить лодку для рыбной ловли. Новый отец Дилла – адвокат, как Аттикус, только не такой старый. На карточке отец Дилла был славный, хорошо, что Дилл такого заполучил, но я была в отчаянии. Под конец Дилл писал – он будет любить меня вечно, и, чтоб я не огорчалась, он скопит денег, приедет и женится на мне, так что, пожалуйста, пиши письма.

Конечно, я все равно невеста, но от этого мало радости, если Дилла тут нет. Прежде я как-то не замечала, что лето – это значит, у пруда сидит Дилл и курит сигарету из бечевки, и глаза у него блестят, сразу видно – опять придумал, как выманить из дому Страшилу Рэдли; лето – значит, стоит Джиму отвернуться, Дилл торопливо чмокнет меня в щеку, и иногда мы минуты не можем жить друг без друга. С Диллом жизнь была проста и понятна, без него жизнь стала невыносимая. Целых два дня я была несчастна.

А ко всему законодательное собрание штата собралось на какую-то внеочередную сессию, и Аттикус уехал на две недели. Губернатору вздумалось устроить приборку и избавиться от кое-каких ракушек, присосавшихся к днищу государственного корабля; в Бирмингеме начались сидячие забастовки; в городах все росли очереди безработных за бесплатным супом и куском хлеба; фермеры все нищали. Но события эти происходили в мире, очень далеком от нас с Джимом.

Однажды утром мы с изумлением увидели в «Монтгомери эдвертайзер» карикатуру, под которой стояло: «Мейкомбский Финч». Аттикус – босой, в коротких штанишках, прикованный цепями к парте – прилежно писал что-то на грифельной доске, а какие-то легкомысленные девчонки дразнили его и улюлюкали.

– Это лестно, – объяснил Джим. – Аттикус всегда берется за такие дела, за которые никто больше не берется.

– Это как?

Ко всем своим новым качествам Джим еще и заважничал так, будто он один на свете умный, прямо даже зло брало.

– Ну, Глазастик, это вроде того как перестраивать налоговую систему в округах и всякое такое. Большинство людей этим не интересуется.

– А ты почем знаешь?

– Ах, отстань. Видишь, я читаю газету.