Убить пересмешника - Харпер Ли (1964)

– Мы с Уолтером в одном классе, – продолжала я, – он очень хорошо учится. И он славный, – прибавила я, – правда, правда, он хороший. Один раз он приходил к нам обедать. Может быть, он вам про меня рассказывал, один раз я его поколотила, а он ничего, он правда славный. Вы ему передайте от меня привет, ладно?

Аттикус когда-то мне объяснил: если ты человек вежливый, говори с другими не про то, что интересно тебе, а про то, что интересно им. Мистеру Канингему, видно, было совсем не интересно слушать про своего сына, а мне так хотелось, чтоб ему не было скучно, с горя я сделала последнюю попытку – может, все-таки ему интереснее поговорить про ущемление.

– Ущемление – это очень неприятная штука, – стала я ему объяснять.

И тут наконец я заметила, что обращаюсь с речью к целой толпе. Все они смотрели на меня, некоторые даже рот раскрыли. Аттикус уже не приставал к Джиму, они оба стояли рядом с Диллом. И они тоже смотрели и слушали как заколдованные. Аттикус даже рот приоткрыл, а он всегда объяснял, что это не очень-то красиво. Наши взгляды встретились, и он закрыл рот.

– Знаешь, Аттикус, я вот говорю мистеру Канингему, конечно, когда ущемление прав, это очень плохо, но ты ведь говорил не волноваться, такие дела иногда долго тянутся… и вы уж как-нибудь общими силами выпутаетесь.

И я окончательно замолчала и только думала, какая я дура. Видно, про ущемление хорошо разговаривать только в гостиной.

У меня даже голова вспотела: не могу я, когда целая куча народу на меня смотрит. Все стояли и молчали.

– Что случилось? – спросила я.

Аттикус не ответил. Я оглянулась на мистера Канингема, у него лицо было тоже невозмутимое. А потом он поступил очень странно. Он присел на корточки и обеими руками взял меня за плечи.

– Я ему передам от тебя привет, маленькая леди, – сказал он.

Встал, выпрямился и махнул огромной ручищей.

– Пошли отсюда! – крикнул он. – Поехали, ребята!

И так же, как пришли, по двое, по одному они двинулись, волоча ноги, к своим расхлябанным машинам. Захлопали дверцы, зачихали моторы – и все уехали.

Я обернулась к Аттикусу, а он, оказывается, отошел и прислонился лбом к стене тюрьмы. Я подошла и потянула его за рукав.

– Теперь мы пойдем домой?

Он кивнул, достал носовой платок, утер лицо и громко высморкался.

– Мистер Финч, – позвал из темноты, откуда-то сверху, тихий хриплый голос. – Они ушли?

Аттикус отошел от стены и поднял голову.

– Ушли, – сказал он. – Поспи немного, Том. Они не вернутся.

С другой стороны в темноте раздался еще один голос.

– Уж будьте уверены, что не вернутся, – сказал он резко. – Я все время был начеку, Аттикус.

Из окна над редакцией «Мейкомб трибюн» высунулся мистер Андервуд с двустволкой в руках.

Было поздно, я устала, глаза у меня слипались: казалось, Аттикус и мистер Андервуд проговорят до утра, один – высунувшись из окна, другой – задрав к нему голову. Наконец Аттикус подошел к нам, погасил лампочку над дверью тюрьмы и подхватил стул.

– Можно, я его понесу, мистер Финч? – попросил Дилл.

За все время это были его первые слова.

– Спасибо, дружок.

И мы пошли к банку – Аттикус с Джимом впереди, я и Дилл за ними. Дилл тащил стул и поэтому шел медленнее. Аттикус с Джимом ушли вперед, и я думала, Аттикус его здорово ругает – почему не пошел домой, – но ошиблась. Они как раз поравнялись с фонарем, и видно было: Аттикус поднял руку и взъерошил Джиму волосы – никаких других нежностей он не признавал.

Глава 16

Джим услышал меня. Заглянул в дверь. А когда подошел к моей кровати, в комнате у Аттикуса вспыхнул свет. Мы застыли на месте и не шевелились, пока свет не погас; мы слушали, как Аттикус ворочается, и ждали. Наконец опять стало тихо.

Джим увел меня к себе и уложил.

– Постарайся заснуть, – сказал он. – Послезавтра, может быть, все уже кончится.