Убить пересмешника - Харпер Ли (1964)

Я думала – вот он обрадуется, – но лицо у него сделалось такое, что все мое веселье пропало. В глазах его мелькнул самый настоящий испуг, пропал было, но тут сквозь толпу пробрались Джим и Дилл – и он опять поглядел испуганно.

Пахло спиртным перегаром и хлевом, я осмотрелась – все кругом были чужие. Не те, которые приходили вчера вечером. Меня бросило в жар от смущения: я так победоносно выскочила, а на меня смотрят совсем незнакомые люди!

Аттикус поднялся со стула, он двигался медленно, как старик. Очень аккуратно разгладил газету по складкам и бережно отложил. Пальцы его слегка дрожали.

– Иди домой, Джим, – сказал он. – Отведи сестру и Дилла домой.

Мы привыкли, когда Аттикус что-нибудь велит, слушаться – может, и не всегда охотно, но быстро, – а тут Джим стоял с таким видом, будто и не собирался тронуться с места.

– Иди домой, я сказал.

Джим покачал головой. Аттикус уперся кулаками в бока – и Джим тоже, и так они стояли друг против друга, очень разные: у Джима мягкие каштановые волосы, карие глаза, продолговатое лицо, уши плотно прилегают к голове – он весь в маму, а у Аттикуса волосы черные с проседью, черты лица прямые, резкие, и все-таки мне показалось, они похожи. Это потому, что оба смотрели вызывающе.

– Сын, я сказал: иди домой.

Джим только головой помотал.

– Вот я его отправлю домой, – сказал какой-то верзила, сгреб Джима за шиворот и так отшвырнул, что Джим едва удержался на ногах.

– Не тронь его!

И я наподдала этому дядьке ногой. Я была босиком и очень удивилась, что он весь сморщился, охнул и отступил. Я хотела стукнуть его по коленке, но попала слишком высоко.

– Хватит, Глазастик. – Аттикус взял меня за плечо. – Не лягайся и не брыкайся. Тише, – прервал он, когда я хотела что-то сказать в свое оправдание.

– А пускай они не трогают Джима, – сказала я.

– Ладно, мистер Финч, заберите их отсюда, – проворчал кто-то. – Даем вам на это дело пятнадцать секунд.

Аттикус стоял среди этих непонятных людей и старался заставить Джима послушаться. Он грозил, убеждал, наконец, даже сказал:

– Я тебя прошу, Джим, уведи их.

А Джим в ответ упрямо твердил одно:

– Не пойду.

Мне все это стало надоедать, но я чувствовала – Джим не зря упрямится, ведь он знает, как ему Аттикус задаст, когда уж мы все придем домой. Я стала осматриваться. Была теплая летняя ночь, но почти на всех этих людях комбинезоны и грубые бумажные рубашки были застегнуты наглухо, до самого подбородка. Наверно, все они боятся простуды, подумала я, вот и рукава у них не засучены, и даже манжеты застегнуты. Кто был в шляпах, нахлобучили их на самые брови. И все они были какие-то мрачные, смотрели сонно, как будто им непривычно в такой поздний час оказаться на ногах. Я еще раз поискала, нет ли тут хоть одного знакомого лица. Они стояли полукругом, и того, что стоял посередине, я вдруг узнала.

– Привет, мистер Канингем!

Он меня словно и не слышал.

– Привет, мистер Канингем! Как у вас с ущемлением прав?

Положение дел Уолтера Канингема-старшего было мне хорошо известно, Аттикус когда-то подробно мне все это растолковал. Рослый, плечистый, он как-то растерянно заморгал и сунул большие пальцы под лямки комбинезона. Казалось, ему не по себе; он откашлялся и посмотрел в сторону. Мое дружеское приветствие осталось без ответа.

Мистер Канингем был без шляпы, лоб его казался очень белым, а все лицо, обожженное солнцем, особенно темным, – наверно, всегда он ходит в шляпе. Он переступил с ноги на ногу, башмаки у него были огромные.

– Вы меня не узнаете, мистер Канингем? Я Джин-Луиза Финч. Вы нам один раз принесли орехов, помните?

Кажется, я старалась зря, ужасно неловко, когда случайный знакомый потом тебя не узнает.

– Я учусь вместе с Уолтером, – сделала я новую попытку. – Ведь это ваш сын, правда, сэр?

Мистер Канингем чуть заметно кивнул. Все-таки он меня узнал!