Эра Милосердия - Вайнеры Братья (1976)

Лицо у Волокушиной уже не было неподвижно-каменным, как у мраморного бюста полуголой богини, что стоял в углу кабинета на высокой деревянной тумбе. Она испуганно переводила взгляд с Жеглова на Ручечника, потом снова смотрела на спокойное доброжелательное жегловское лицо. Глеб сочувственно цокал языком, грустно качал головой, и весь вид у него сейчас был такой: ай-ай-ай, какая беда приключилась с вами, дорогая гражданочка Волокушина! А она снова всматривалась в серые глаза Ручечника, надеясь, что засмеется он, достанет из кармана Уголовный кодекс и так же быстро, весело и ловко, как в рачгоьооах с ней, объяснит Жеглову, что ничего тот в законах не смыслит, что все там написано по-другому и уж коли вышла такая проруха, то так тому и быть, свои три годика он уж отсидит, а с нее-то и вообще спрос невелик - так, пособница, пустяками занималась...

Но Ручечник на нее совсем не смотрел, а вглядывался он пристально, тяжело в сокрушенного их горем капитана Жеглова и что-то быстро прикидывал. Долго тянулось это молчание, пока Ручечник медленно, врастяжку не спросил:

- А тебе-то какая забота про нас думать? Ты чего от нас хочешь?

- Помощи. Советов. Указаний,- коротко и спокойно сказал Жеглов.

- Не понял...- хрипло бормотнул Ручечник.

- Чего непонятного? Я с вами был откровенен. Геперь хочу, чтобы ты со мной пооткровенничал про дружка твоего Фокса...- Жеглов говорил легко, без нажима, даже весело, и так это звучало, будто пустяковее не было у него на сегодня дел.

- Клал я на твою откровенность! - так же легко казал Ручечник.

Жеглов блеснул своими ослепительными зубами:

- Невоспитанный ты человек. Ручников. Прошу тебя выражаться при женщинах прилично, а не то я тебя очень сильно обижу. Огорчу до невозможности!

- Ты меня и так уже обидел! - хмыкнул Ручечник.- Ты объясни, мне-то какой резон с тобой откровенничать?

- Полный резон. Ты мне интересные слова шепнешь, а я вешаю на место шубу.

Махнем?

Ручечник сидел на стуле, опустив руки меж колен, и долго, тяжело думал. Потом поднял голову:

- Ничего я тебе не скажу. Не купишь ты меня на такой номер. По зекалам твоим волчьим вижу - подлянка. Так что я лучше помолчу, здоровее буду...

- Здоровее не будешь,- заверил Жеглов.- Снимешь свой заграничный костюмчик, наденешь телогреечку - и на лесосеку, в солнечный Коми!

- Может быть,- пожал плечами Ручечник.- Только лучше в клифту лагерном на лесосеке, чем в костюмчике у Фокса на пере!

Жеглов встал, сложил руки на груди и стоял, покачиваясь с пятки на носок, внимательно глядя на Ручечника; и длилось это довольно долго, пока Ручечник не выдержал и тонко, с подвизгом, крикнул:

- Ну что пялишься! Я вор в законе, корешей не продавал, да и тебя не побоюсь!

Жеглов помолчал, потом задумчиво сказал:

- Я вот как раз сейчас и думаю о том, что ты закона опасаешься меньше, чем своих дружков бандюг. Пожалуй, правильно будет тебя... отпустить.

От неожиданности даже я чуть не вякнул, а Ручечник спросил медленно:

- То есть... как?

- Как, как! Обычно. На свободу. Никто ведь не видел, как ты номерок у англичанина увел, а с шубой задержана Волокушина - тебя ведь там и поблизости не было. Так что мы ее будем судить, а ты иди себе. Иди спокойно...

- А я?! - закричала Волокушина.

- Вы, милая моя, будете отвечать по всей строгости закона,- развел руками Жеглов.- А приятеля вашего, Светлана Петровна, мы отпустим. Ты, Ручечник, свободен. Пошел вон отсюда...

- Но я не хотела! Я не виновата! Я думала...- забилась в вопле Волокушина.

- Иди, Ручечник, иди, не свети здесь. Ты нам мешаешь,- сказал резко Жеглов, и Ручечник вялой, скованной походкой двинулся к выходу, все еще не веря в то, что ему разрешили уйти.

- Шарапов, проводи его на улицу,- кивнул мне Жеглов и еле слышно, одними губами, добавил: До автобуса...