Эра Милосердия - Вайнеры Братья (1976)

- Ешьте на здоровье,- милостиво сказал он, и я видел, что он самому себе нравится в этот момент и всем соседям он был невероятно симпатичен; да и мне, честно говоря, Глеб был очень по душе в этот момент, и он это знал, и хотя босиком у него был не такой внушительный вид, как в сверкающих сапогах, но все равно он здорово выглядел, когда сказал Шурке строго: - Корми ребят, нам еще солдаты понадобятся. Эра Милосердия-она ведь не скоро наступит...

Старческая серая слеза ползла по ячеистой клетчатой щеке Михал Михалыча, который быстро-быстро кивал головой, протягивая Шурке авоську с картошкой и луком - у него все равно больше ничего было.

Шурка бессильно, тихо плакала и бормотала:

Родненькие, ребятушки мои дорогие, сыночки, век за вас бога молить буду, спасли вы деточек моих от смерти, пусть все мои горести падут на голову того ворюги проклятого, а вам я отслужу - отстираюсь вам, убираться буду, чего скажете, все сделаю...

- Александра! - рявкнул Жеглов.- Чтобы я больше таких разговоров не слышал.

Советским людям, и притом комсомольцам, стыдно использовать наемную силу! - Повернулся ко мне и сказал сердито: - Чего стоишь? Иди чайник ставь, мы с тобой и так уже опаздываем...

Шагая рядом с Жегловым на работу, я раздумывал о том, что мы с ним будем есть этот месяц. За двадцать шесть дней брюхо нам к спине подведет это как как пить дать. Раз мы не сдали карточки в столовую, то нас послезавтра автоматически снимут там с трехразового питания. Правда, остается по шестьдесят талонов на второе горячее блюдо. Еще нам полагается, наверное, не мешьше мешка картошки с общественного огорода. Несколько банок консервов осталось. У Копырина можно будет разжиться кислой капустой, а Пасюк хвастался, что ему прислали приличный шмат сала, он нам наверняка кусок отжалеет. Хлеба, даже если покупать его на рынке по полсотни за буханку,- тоже хватит. В крайнем случае, кто-нибудь из обмундирования загоним, часы... В общем, ничего, перебьемся...

Прикидывал я все это в уме и сам себя стыдился. Ну никогда, видимо, мне не стать таким человеком, как Жеглов - взял и вот так, запросто, отдал весь месячный паек Шурке Барановой и идет себе, посвистывает, думать об этом уже позабыл, а я, как крохобор какой-то, все считаю, и считаю, и прикидываю, и вычисляю! Тьфу, просто противно смотреть на самого себя! Видимо, каким человек родился - его уж не переделаешь. И даже мысли о том, что Жеглов не только свои, но и мои карточки тоже отдал, не утешали меня в сознании своего крохоборства.

На Трубной мы сели в трамвай. Жеглов сказал кондукторше:

- Служебный, литер "Б"...- Мы с ним устроились на задней площадке, и, когда уже подъезжали к Петровке, он постучал меня по плечу: - Володя, ты все же чего-нибудь померекуй - нам ведь с тобой месяц жрать хошь-не хошь, а надо...

Полдня пролетело незаметно в текущих хлопотах, а после обеда явился взмыленный Тараскин - усталый, но довольный собой. Он ухитрился-таки повязать на Зацепе жулика, обокравшего семью погибшего военнослужащего с улицы Стопани: тот не успел еще спустить сиротское барахлишко и был прихвачен, можно сказать, с поличным - вещдоки мирно лежали у него дома. О своем успехе он еще вчера вечером доложил Глебу по телефону, и тот сразу же запряг его на установку хозяев телефона К 4-89-18. Сложность заключалась в том, чтобы все разузнать по-тихому, чтобы никто не заподозрил, будто кто-то интересуется владельцем телефона, тем более из МУРа; и разведку следовало вести под какой-нибудь легендой. Коля Тараскин такую легенду выдал и сведения собрал довольно полные, только, как мне казалось, совсем для нас бесполезные.

- Телефон личный,- докладывал Коля, томно развалясь за столом, который занимал пополам со мной.- Владелец - Задохина Екатерина Петровна, семидесяти лет.

Проживает по Чистопрудному бульвару, дом тринадцать, квартира пять...