Эра Милосердия - Вайнеры Братья (1976)

- Значитца, так,- повелел Жеглов, не обращая внимания на мою осторожность.- Будешь дома, возьми там пару банок мясных консервов и плитку шоколаду, а я тут сгоношу чего-нито насчет святой водицы...

- А ты переодеваться не будешь? - спросил я.

- Чего мне переодеваться? - захохотал Жеглов, полыхнув зубами.- Я, как Диоген, все свое при себе имею...

У меня был час на сборы, и весь этот час я добросовестно трудился. Наверное, ни разу в жизни я так долго не собирался. Докрасна раскаленным утюгом через мокрую тряпку я отпарил синие бриджи и парадный китель так, что одежда резалась на складках. Потом разложил мундир на стуле, достал новенькие рантовые сапоги и полировал их до дымного блеска. Отправился в ванную и тщательно побрился, волосы расчесал на косой пробор. Пришил новый подворотничок. Уселся на стуле против всего этого богатства и великолепия и задумался. На правой стороне мундира зияли три дыры, проверченные Жегловым, и я сам себя уговаривал, что теперь мне уже хода нет назад и я должен - просто у меня другого нет выхода,- я должен теперь надеть свои ордена, хотя самому себе поклялся, что не покажусь с ними в МУРе до тех пор, пока сам не раскрою какое-нибудь серьезное дело и, как говорят спортсмены, подтвержу свою квалификацию. Но нельзя же идти на вечер с дырками на груди, это просто уставом запрещается, и главное, что до раскрытия собственного дела еще ух как далеко, а Варя будет на вечере сегодня!

Вот так я поборолся немного сам с собой, и эта борьба была с самого начала игрой в поддавки, как если бы я сам с собой играл в шахматы, заранее решив выиграть белыми. Я решительно встал и пробуравил шильцем еще дырку справа и две дырки слева. Полез в чемодан и достал оттуда увесистый фланелевый сверточек, развернул его и разложил на столе мои награды. Принес из кухни кружку воды и зубной порошок, потер немного - так, чтобы высветлились, но и не сияли, как новенькие пятаки. Потом не спеша - я это делал с удовольствием, поскольку знал, что эти знаки должны удостоверить, что я не по тылам отирался четыре года, а был на фронте,- неторопливо привинтил справа оба ордена Отечественной войны, Звездочки, гвардейский знак, а налево пришпилил орден Красного Знамени, все семь медалей, польский крест "Виртути Милитари" и бронзовую медаль "За храбрость". Накинул на себя мундир, застегнулся до ворота, продел под погон портупею, посмотрел в зеркало и остался жутко собой доволен... В гардеробе клуба Тараскин и Гриша Шесть-на-девять о чем-то сговаривались с ребятами из мамыкинской бригады. Увидев меня, Гриша и закричал:

- Ага, вот Шарапов пришел, мы его сейчас туда направим!.. Иди сюда, Володя!

- Сейчас.- Я сдал шинель и фуражку в гардероб, подошел к ним и шутя козырнул:- Для прохождения службы прибыл...

Тараскин смотрел на меня, как будто его заморозили, потом сказал медленно:

- Ну и даешь ты, Шарапов...

- Вот это иконостасик,- сказал восхищенно Гриша.

- Да ты не красней!- хлопнул меня по плечу Мамыкин.- Чай, свои, не чужие...

- Это я от удовольствия,- пробормотал я смущенно.

- Тихарь же ты, Шарапов,- мотал сокрушенно головой Тараскин.- Хоть бы словечко сказал...

- А что я тебе должен был говорить? - спросил я растерянно.

- Шарапов, я о тебе заметку в нашу многотиражку напишу,- пообещал Гриша.

- Да бросьте вы, в самом деле!

И в это время появился Жеглов. Он меня в первый момент, по-моему, не узнал даже и собирался пробежать мимо и, только поравнявшись, заложил вдруг крутой вираж, присмотрелся внимательно, оценил и сказал Мамыкину:

- Учись, каких орлов надо воспитывать! Не то что твои задохлики!..

Даже мамыкинские "задохлики", стоявшие тут же, рассмеялись, и я сам был уже не рад, что стал предметом всеобщего обсуждения и рассмотрения. А Жеглов, одобрительно похлопывая меня по спине, сказал: