пределе и в душе совсем темнота. Ночевала на его кровати, пила из его кружки. Ревела ночами.

Первую ночь спать не могла, все казалось ей, что он сейчас придет. Вот-вот заскрипит дверной

замок, и в прихожей раздадутся его шаги. Потом привыкла… Сначала убирала постель, снимала

белье, чтобы скрыть следы своего присутствия, а последние несколько раз перестала. Таня и так все

поняла. Но в душу не лезла.

Он отпустил, что даже не верилось. Медленно, но отпустил. Наверное, подействовали слова. И

дышать ей стало чуть легче.

— А вот это меня очень беспокоит. Что ты плохо себя чувствуешь. Останься сегодня у родителей.

Юля еле протолкнула стоящий в горле ком и вышла из кухни.

***

— Да, мам, все хорошо, — говорила Юля устало и, как могло показаться, нехотя. — Я выключу

телефон, хочу спать лечь. Завтра с утра позвоню тебе. И не надо переживать, у меня все в шоколаде.

Целую.

В шоколаде… в горьком.

Горечь, растекшаяся по языку после встречи с Шауриным, мешала теперь ощущать вкус жизни.

Последние сутки Юля чувствовала себя так же, как в первые дни после его отъезда. Первые долгие

дни… Так, словно она стоит на перроне, зажатая между двумя несущимися поездами. Всё мимо. Все

мимо нее, а она застыла и не знает, в каком направлении двигаться. Жизнь мимо.

И сейчас не знала, куда двигаться и как. По зову сердца – страшно. По зову тела… а как без сердца?

Только вот физическое притяжение гораздо сильнее доводов разума. Ломка началась. Тоска по нему.

Душила эта тоска, как петля на горле. Всего сутки прошли с его появления, а уже готова на стенку

лезть. Не хватало Дениса. Сильных несуетливых рук не хватало. Бархатистого шепота. Неспешности

его, но твердости. Напора — такого, что голова кругом. Но чтобы поднять трубку и позвонить

самой… И не помышляла.

Вздрогнула. Словно вторя ее мыслям, раздался дверной звонок. Но Юля не рванула к двери, а

подтянула на себя плед и приглушила звук телевизора. Как будто боялась, что с той стороны

услышат, что она дома, хотя это невозможно. Даже если у нее в квартире ядерная война начнется, по

ту сторону двери не будет слышно ни звука. Слава богу, шумоизоляция хорошая и входная дверь из

листовой стали. Но звонок раздался вновь и, как будто поменяв тональность, стал резким и

настойчивым.

Как только Юля посмотрела в глазок, руки сами отперли все замки. Она сначала открыла дверь, а

потом поняла, что поспешила, переоценив длину своей рубашки. Мужской рубашки, которая едва

прикрывала бедра, спускаясь чуть ниже ягодиц.

Денис хотел что-то сказать, сделал короткий решительный вдох, но, увидев Юльку в таком виде, обомлел на мгновение. Краткое оцепенение сменилось бешеной злостью. Юля кожей ее

почувствовала.

— Ты одна? — В такие моменты его голос густел, пробирая до дрожи в коленях. Хотя колени у нее

не переставали дрожать со вчерашнего дня. С тех пор, как он прикоснулся к ней. И тело горело не

проходящим возбуждением — то ли просто нервное оно, то ли уже сексуальное. Не разобраться.

— Одна, конечно. — Сама не знала, зачем добавила это «конечно». Но слово, черт его раздери, не

воробей.

Опешила немного от его прихода, не предполагала, что он посмеет заявиться к ней так скоро и вот

так запросто. Без звонка, без предварительной договоренности. А Шаурин прошел в квартиру, на

ходу стягивая серый пиджак. Юле показалось, что следом он тут же скинет и рубашку, и брюки… и

саму ее прямо на пол уложит.

При этой мысли воля стала дряблой, похожей на желе. Не сможет она ему противостоять. Совсем. Не

может и не хочет.

Осознавала с какой-то опустошающей ясностью, что хочет с ним секса. Сейчас. Немедленно. Чтобы

любил ее так, как умеет. Так, как она помнила и знала.