Укромный уголок - Анна Даунз (2021)

На втором этаже в коридоре были слышны звуки диснеевского мультика — они доносились из-за двери в ванную, мешаясь с плеском и бульканьем. Скотт открыл дверь и обнаружил Аврелию, сидевшую в ванне, наполненной пеной. Рядом с ней на стуле стоял включенный айпад.

Нину он нашел в спальне. Ее точеный силуэт вырисовывался на фоне окна.

— Прости, — прошептала она, не оборачиваясь.

Скотт осторожно прикрыл за собой створку.

— Ничего, ты ведь не могла…

— Прекрати, — сказала Нина. Она кусала ногти, и каждый раз, когда ее зубы сжимались, раздавался тихий щелчок.

Скотт молча ждал.

Когда она наконец обернулась, ее лицо было пепельно-серым.

— Ты ей нравишься.

— Что?..

— Ты нравишься Эмили. — Голос у жены был ровный, взгляд — ледяной. — Можешь переспать с ней, если хочешь. Если это поможет.

В открытое окно влетел ветер, взметнул занавески, и на мгновение показалось, что Нина исчезла без следа в тумане.

Скотт ничего не сказал. Дрожь охватила все его тело. Он представил себя Орфеем, выходящим из царства мертвых. Орфеем, который обернулся лишь для того, чтобы увидеть, как Эвридика, замерцав, рассеивается в воздухе, как пыль на ветру.

Я сижу одна в неизменном полумраке-полусвете. Ничто здесь не дает представления о течении времени, ничто, кроме отдаленного скрипа каталок в коридоре. Мне кажется, сейчас должен быть вечер. Моя девочка спит, но это не ориентир. Она спит уже несколько дней.

Муж ушел прогуляться. Сказал, ему нужно подышать свежим воздухом. В палате дышать нечем — воздух спертый. Не представляю, куда он пошел. Я даже не помню, что за стенами больницы. Вообще ничего не помню. Я отказываюсь думать о чем-либо, кроме плавного движения ее грудной клетки, которая поднимается и опускается. Вверх. Вниз. Вверх. Вниз.

А о чем думает она? Моя девочка боится? Она слышит хоть что-нибудь? Знает ли она, что я здесь, рядом с ней, что я покидаю ее лишь на несколько лихорадочных минут, которые нужны, чтобы добежать до туалета и обратно?

Да, она знает. Конечно же, знает.

Недавно приходила врач. «Мне жаль, — сказала она, печально глядя в сторону, — ее организм не реагирует на антибиотики в той степени, на которую мы рассчитывали». Она говорила что-то еще. Что-то уклончивое, бессмысленное, бесполезное. Но одно слово мне запомнилось.

«Повреждения».

Повреждения, повреждения, повреждения, повреждения.

Странно, как глубоко это слово засело в моей голове. Повреждения мозга. Контроль повреждений. Необратимые повреждения.

Я отрываю локоть от перил кроватки и встаю. Расправляю плечи, вытягиваю руки. Делаю несколько мелких шажков по линолеуму, как будто это я больна. Я прохаживаюсь от одной стены неопределенного цвета до другой, втягивая воздух крохотными порциями через полусомкнутые губы, сухие и растрескавшиеся. Я слабая. Жалкая. Я не Чудо-женщина. И никогда ею не была.

На окраине сознания мелькает смутная мысль, что пора бы вернуться к таблеткам, но здесь их взять негде. Я не могу уйти и не могу попросить мужа съездить за ними — сейчас не время для признаний. Я смотрю на дверь, прикидывая, где медсестры держат лекарства. «Вода, вода, кругом вода, но не выпьешь ни капли»[51].

Краем глаза я замечаю вспышку света на столе у дальней стены.

Это его телефон. Экран загорается от уведомлений — эсэмэски приходят одна за другой. Послания от людей, о которых я никогда и не слышала. Ликующие, восторженные послания. «Поздравляю, дружище!» «Я так рад за тебя!» «Ты это заслужил!»

Я читаю начало эсэмэсок во всплывающих окнах, когда они появляются, и не могу взять в толк, с чем тут можно его поздравлять… А потом вспоминаю про церемонию награждения. Должно быть, его компания удостоилась первого приза.