Незваный, но желанный - Татьяна Коростышевская (2021)

И всхлипнула радостно:

— Дядя Ливончик!

— Тебе сказано было, в храм ступай. Погоди, не вставай. Ребра…

— До свадьбы заживет. — Встав на четвереньки, я ухватила гнума за руку. — Помоги.

Меня поддержали за плечи, подняли.

— Дворкин, — поклонился гнум с алебардой. — Очень приятно.

— Взаимно, — ответила я, оглядывая поле боя.

Это было эпично. Два десятка низкорослых воинов поработали на славу. Хотя среди вооруженных гнумов сновали мужчины и вполне человеческих размеров. Мистер Ас, буквально несколько часов тому сообщивший мне, что покойников не обожает, вытирал тряпицей лезвие офицерской сабли, а встретив мой удивленный взгляд, поклонился со златозубой улыбкой.

Блатные вступили в альянс с гнумами? Невероятно.

— По уму, — говорил Ливончик деловито, — надо было бы огнем здесь пройтись, но мы обычаи берендийские чтим, потому до рассвета пусть так полежат, в разобранном, так сказать, виде. А после священники перезахоронением займутся.

— Тьфу! — отплевавшись от кляпа, пожаловалась сварливо Фараония. — Чуть не задохнулась.

Гнумский парень в железнодорожной форменной фуражке развязывал чародейке руки. За ним виднелась куча белых костей, обложенная аккуратно по периметру расколотыми черепами, поначалу принятыми мною за огромные яичные скорлупки.

— Это сжечь, — решил Дворкин.

И через мгновение кости запылали, темнея и рассыпаясь пеплом от жара гнумьего огня. Я с некоторым удивлением отметила, что покойников бояться перестала, то есть прямо сейчас могла бы на вскрытии ассистировать. «Ну хоть какая-то польза от этого Крыжовеня. Не прибедняйся, Попович. А губочтение, которым ты здесь перфектно овладела? А познания в душевных расстройствах и всяческих… гм… половых девиациях? И даже новое богатое слово „девиации“».

Герочку пришлось вытаскивать из-под кареты, куда он в испуге забился. Отставной корнет повизгивал, плакал, обнимал трость, просил у меня прощения и жаловался на боль в простреленном колене. Поморщившись от боли в ребрах, я наклонилась к страдальцу и без почтения его обыскала. Дудочка и навья змейка лежали в кармане сюртука.

— Какой жадный чудила, — присвистнул подошедший Туз.

— Поможешь? — спросила я, приподняв обе части артефакта. — У меня со слухом не особо. Мелодия сложная?

Фартовый взял у меня из рук змейку.

— Музыка тебе, рыжая, — он бросил артефакт Зябликову в лицо, — не понадобится.

Змейка ожила, блеснула серебристо, обхватила Герочкин лоб у кромки волос, вжалась в кожу. Яшка кивнул:

— Дудка у тебя была, когда фраер удавку получал, стало быть, ты теперь его хозяйка.

— Ева! — завопил Зябликов. — Госпожа…

— Молчать! Говорить, когда спрошу.

Он поперхнулся, задышал с открытым ртом, не в силах ничего вымолвить. Змейка бледнела, стала почти прозрачной, почти невидимой. Так вот, оказывается, как это работает! И не заметишь даже, если не присматриваться. Скажем так, нечто подобное я и раньше предполагала, потому что, когда навский артефакт подчинения на моей щиколотке был, его только Гриня смог обнаружить с помощью своей трости. Предполагала, потому что Зябликову с самого начала не доверяла. Кстати, о трости…

На вопрос Герочка ответил быстро и четко. Я проследила взглядом его жест и громко с чувством выругалась. Чудесный артефакт заграничных чародеев, неведомо как затесавшийся среди костей Зябликовой свиты, догорал, навершие растеклось оплавленной лужицей.

— Эх, — сказала Квашнина, — эх…

То есть слов было гораздо больше, но из приличных остались только эхи.

— Елизавета Афанасьевна! Мадам Фараония!

— Нет, Гелюшка, ничего теперь у нас с тобою не получится. Гнумий огонь тем и ценен, что любую свиристелку в прах уничтожает. Экий треугольничек получился занятный. Трупное колдунство, чародейское, гнумье…

Ливончик возник у плеча, потянул за рукав: