Эликсир ненависти (сборник) - Джордж Энгланд

КОЛЫХАНИЕ ЗАНАВЕСКИ НА ночном ветерке, медленное, мягкое, успокаивающее, было первым отчетливым впечатлением Деннисона, возвратившегося в сознание. Поднявшись с пола, он выглянул за эту занавеску, взгляд его встретил темно-зеленую стену эвкалиптов и более светлых алоэ, окаймлявших тропу против окна. Тут он осознал, что настало утро, и что он лежит в своей постели, что не иначе как минуло несколько часов, не оставив следа в сознании, после ужаса и отчаяния, испытанных ночью. И теперь, вновь прекрасно отдохнувший, вновь полный жизни и энергии, он проворно ел на постели. Протер глаза, чтобы развеять последние следы сна. Глубоко вдохнул свежий и чистый утренний воздух, проникавший в окно, и силы вернулись к нему окончательно.

— Не иначе как все это мне приснилось, — была его первая мысль. Но, вновь выглянув в окно, он ясно увидел длинное белое одеяние Иль Веккьо, полускрытое оливами. — Нет, — добавил он, едва ли пока еще что-то понимая. — Нет, этого не может быть. Доктор опять дома. Но… м-да, полагаю, я упал в обморок. Меня отнесли в постель, это очевидно. Вероятно, старик дал мне бромида натрия или чего-то в этом роде. Я, безусловно, здесь, в любом случае. И отлично выспался. Прочее неважно. Все в порядке!

Ужасы прошедшей ночи, испытанные в кабинете хозяина, теперь казались смутными и полузабытыми, точно давний дурной сон. Из сознания уже стерлась боль открытия. И, хотя он поднял руку, поглядел на нее, обнаружил, что кольцо и впрямь отсутствует, и понял, что оно на самом деле упало, он только улыбнулся.

— Тьфу! — фыркнул он, стыдясь слабости, выказанной ночью в присутствии патриарха. — Что из этого? Незачем тревожиться. Не иначе как меня одолело мрачное очарование этой инфернальной вещицы Мопассана. Ну и что, если я несколько похудел? Тем лучше. Тем ближе к совершенству. Это приобретение, а не потеря. Чего еще можно было ожидать? Ничего более естественного нет, в конце концов, в том, что человеческое тело, возвращаясь от дряхлости к цветущему состоянию, становится более плотным и более компактным! Безусловно, только… как бы это… мешковатость возраста оставила меня, я перестал быть дряблым, только и всего. Разумно, естественно, верно по самой своей сути. Что за дурака я свалял, подняв такой крик и так взбесившись по поводу сущего пустяка?

Заметно успокоившись, он выбрался из постели, потянулся, глубоко вздохнул. И ощутил с безмерной радостью безупречный отклик восстановленных мускулов, легкую игру крепкого изящного тела.

Он быстро умылся и оделся. Его одолевало властное желание завтрака, табака, упражнений, жизни. Все его черные и уродливые мысли, будь то страх за себя или подозрение касательно тайны подземелий, неприязни ломбардца, ненависти Иль Веккьо, все это теперь отступило перед ярким радостным торжеством возрожденной жизни, которая пела в нем, приветствуя новый лучезарный день. Все его тревоги, самокопания и сомнения лазутчика качнулись прочь, подобно маятнику. Теперь настала реакция, и его переполняли энтузиазм и нехитрое упоение своей физической силой в чудесном сиянии и тепле нового дня на этом волшебном побережье. «Попробую-ка я сегодня помочь в саду, — напевая старинную любовную песенку, подумал он. — Лет двадцать прошло с тех пор, как я вскапывал добрую черную землю. А ведь ее запах даст сто очков вперед любому аромату». Он с воодушевлением принюхался к ветерку, стоя у окна, выходящего на омытый солнцем мирный сад, обнесенный стенами. Пробуждались новые инстинкты, давно забытые чувства оживали в груди.

— Дайте мне мотыгу или вилы, — сказал он, — и я покажу вам класс.

Несколько минут спустя Иль Веккьо приветствовал его в оливковой роще, улыбнувшись и протянув руку для пожатия, на что Деннисон откликнулся от всей души.