Эликсир ненависти (сборник) - Джордж Энгланд

— Смотрите-ка, — опять указал Стерн. — Вон та длинная зеленая полоса не иначе как Бродвей. Теперь Арденнский лес, да и только. — И он обвел рукой широкую дугу. — А видите вон те стальные клетки, далеко-далеко, совсем крошечные, через которые льется солнечный свет? Узнаете? Это Парк-Роу, Зингер, Вулворт и прочее. А мосты? Взгляните-ка.

Она задрожала от безжалостности зрелища. От Бруклинского моста остались только башни. Наблюдатели, два одиночки на острове в море полного запустения, разглядывали нагромождения обломков, обрушившихся от этих башен у обоих берегов в искрящуюся воду. Прочие мосты, более новые и прочные, еще держались.

Но даже с такого расстояния Стерн отчетливо видел без телескопа, что Уильямсбургский мост прогнулся и что дальний пролет моста Блекуэл-Айленд в бедственном состоянии.

— Как жутко, как подавляет все это запустение и хаос, — подумал инженер. — И все-таки даже в подобном плачевном виде как поразительны творения человека! — Внезапно могучий порыв охватил его: неистовое желание восстановить все, что разрушено, все исправить, вновь запустить всемирный механизм, чтобы тот опять исправно заработал. Но тут же при мысли о собственном бессилии горестная улыбка искривила его губы. Казалось, Беатрис тоже не чужд этот его порыв.

— Может ли быть, — прошептала она, — чтобы мы с вами и впрямь остались, точно одинокий страж Маколея, на Лондонском мосту в час гибели мира? Мы с вами отсюда и впрямь видим то, о чем так часто говорили пророки и поэты. И впрямь: «Боже, что же с нами случится, если сердце вдруг замрет?» И это навсегда? И сердце мира не оживет больше?

Он не ответил, разве что покачал головой. Но мысли его бежали стремительно. Итак, могут ли они с Беатрис, только они двое, оказаться единственными уцелевшими представителями рода людского перед лицом суровой реальности? Того рода людского, ради преуспеяния которого он делал когда-то столь огромную работу? Не суждено ли им, ему и ей, стать свидетелями заключительной главы долгой, полной страдания и славы, Книги Эволюции? Он слегка вздрогнул и огляделся.

Пока он не применит свой разум к фактам, пока не узнает всю правду и не взвесит ее, ему не следует заниматься слишком тщательным анализом. Он чувствовал, что должен не путаться и не думать. Ибо это путь к безумию.

А она глядела вдаль.

Солнце, садясь, одаряло все небо своим великолепием. Пурпур, золото и алое полосами сменяли друг друга, покоясь над грудью Гудзона. Темно-синие тени пробежали наискось по разрушенному городу с заполонившими его лесами, черными провалами окон и зазубренными стенами, с его тысячами пустот, где осыпались дерево, камень и кирпич, по городу, где когда-то приливы и отливы человеческой жизни непрерывно ревели, следуя своему ритму. Высоко над головой плыло несколько розовых тучек, часть неизменной природы, которая одна только не отталкивала и не повергала в недоумение двух заблудившихся одиночек, двух чудом уцелевших, мужчину и женщину, которых неведомо зачем пощадила судьба. Они были заворожены зрелищем заката над миром, лишенным людей, и на миг оставили всякие попытки судить или постигать. Все внимательней вглядывались они в джунгли, покрывшие Юнион сквер, в густые лиственные кроны, тянущиеся в направлении прежней Двадцать третьей улицы, лес на Мэдисон-сквер и опустевшую башню, над которой Диана более не поворачивала свой охотничий лук в соответствии с переменой ветра. Они слышали биение собственных сердец. Их вдохи и выдохи стали до странного громкими. Над ними на обломанном карнизе щебетали расположившиеся на отдых ласточки. И вдруг Беатрис заговорила: